Станислав Десятсков - Верховники

— Регент, конечно, власть, но власть временная. А вы, ваше величество, дочь Петра Великого, и никто здесь ничего поделать не может! — вмешался вдруг в разговор французский посол.

— Вы это к чему? — Мелкие, ещё почти незаметные морщинки набежали на чистое чело Елизаветы.

— А к тому, что по любому закону власть регента зависит от перемен! — продолжал улыбаться француз. И оказался провидцем. На другой день прискакавший из Зимнего дворца гонец принёс известие об аресте Бирона Минихом.

— И переворот тот фельдмаршал совершил с восемью десятками солдат, ваше величество. А ведь за вами, ваше величество, дай знак, вся гвардия пойдёт! — дятлом твердил после того Елизавете её верный друг Лесток.

— Да вся ли пойдёт? — вырвалось однажды у Елизаветы.

— А вы побольше гвардионцев привечайте, тогда и пойдут! — улыбнулся в усы маркиз де Шетарди, присутствовавший при разговоре. И на немой вопрос, прочитанный во взгляде Елизаветы, склонился в галантном поклоне: — Мой христианнейший король Франции, Людовик Пятнадцатый, не забыл свою наречённую. Нужные суммы будут.

Елизавета Петровна начала устраивать у себя ассамблеи для гвардейских солдат и сержантов. В Зимнем над этим сначала посмеивались, но потом самые догадливые люди в окружении правительницы Анны Леопольдовны заволновались. Её фаворит, саксонский посланник граф Линар, по осени даже из-за границы письмо прислал, где предлагал немедля отстранить от цесаревны Лестока и выслать за границу де ля Шетарди. Немедля правительница объявила о тех препозициях своей сестрице-цесаревне.

Елизавета поняла, что ей угрожает опасность. К тому же стало известно, что правительство решило отправить из столицы на войну со Швецией всю гвардию. А куда она без гвардии? Надобно было действовать, но кто поведёт солдат? У Елизаветы ведь не было своего Миниха. Придворники Воронцов и Шувалов для гвардии были людьми малоизвестными, Разумовский как бывший певчий ничего не значил, да и нельзя было его вводить в игру, скажут ещё господа гвардионцы: только что избавились от конюха, как уже на шею нам хотят посадить певчего!

Надобно было возглавить подвиг самой.

Поутру 24 ноября 1741 года к цесаревне явился бледный от волнения Лесток, показал Елизавете два рисунка: на одном она сидела на троне с короной на голове, на другом изображена была в монашеском платье с орудиями пыток вокруг.

— Что вы желаете? — напрямик вопросил Лесток. — Быть императрицей или быть заточенной в монастыре, а конфидентов ваших узреть на плахе?

И Елизавета решилась. Вечером того дня она долго молилась перед образом Богоматери. Тогда же дала обет в случае удачи отменить в России смертную казнь. В два часа ночи она вышла к своим приверженцам, надев на платье кирасу. Все поняли, что она сама решила стать своим Минихом.

В двух санях заговорщики отправились к съезжей казарме Преображенского полка. Она знала, что солдаты этого первого полка российской гвардии, полковником которого был когда-то её отец, чтят как никто память Петра Великого. Её приверженцы вывели из казарм первую гвардейскую роту полка.

— Знаете ли вы, чья я дочь? — обратилась цесаревна к солдатам. Голос её дрожал, ведь теперь всё зависело от солдатского решения. И прозвучал дружный ответ:

— Знаем, матушка! Все видели, что ты дщерь Петра Великого. Веди нас, матушка, мы перебьём всех твоих супостатов!

— Умерьте кровожадность! — Елизавета обрела теперь полную уверенность. — А теперь за мной в Зимний.

Караулы в императорском дворце, те же преображенцы, не оказали никакого сопротивления и перешли на сторону цесаревны. Елизавета вошла в опочивальню правительницы, за ней толпилась целая рота гренадер.

Впрочем, проснувшаяся правительница приняла сначала их за обыкновенный караул и недовольно спросила цесаревну:

— Куда так рано?

Елизавета, у которой внутри всё дрожало, громко ответила:

— Сестрица, пора вставать!

Тут только Анна Леопольдовна сообразила, что гренадер слишком много для простого караула, и бросилась в ноги цесаревне. Елизавета её подняла, приказала гренадерам посадить Анну, её супруга, принца Антона Ульриха, и младенца Иоанна в сани и отвезти в свой дворец.

Так бескровно совершился ещё один переворот, который некоторые сгоряча объявили национальной революцией. И впрямь, в ходе переворота арестовали в своих домах важных немцев: старого недруга Елизаветы, главу «немецкой партии» при дворе Генриха Остермана, креатуру Бирона, президента Юстиц-коллегии Менгдена, фельдмаршала Миниха, незадачливого жениха цесаревны принца Людвига Брауншвейгского, графа Левенвольде и бывшего гвардейского капитана, а ныне генерал-майора Альбрехта, который так много способствовал своими караулами в 1730 году краху верховников.

Поначалу Остермана, как главного виновника жестокой казни Долгоруких в Новгороде и фактического правителя государством при Анне Леопольдовне, приговорили было к колесованию, а фельдмаршала Миниха за то, что беспощадно положил сотни тысяч русских солдат в турецкой войне, к четвертованию, но Елизавета Петровна не забыла свой зарок отменить смертную казнь по восшествии на престол — помиловала обоих.

Миниха сослали в Пелым, Левенвольде в Соликамск, Менгдена в Нижнеколымск, а Генрих Остерман угодил в тот самый город, куда он сослал сперва Меншикова, а затем Долгоруких — в Берёзов. Здесь хитроумный властитель мог вдоволь погоревать о превратностях судьбы и помолиться о прощении грехов в деревянной церковке, построенной ещё Александром Даниловичем Меншиковым.

Елизавета Петровна, по своей доброте, и не подумала, однако, ссылать вместе с отцом его сыновей, а только перевела их из гвардии в армию и дочку сама выдала за полковника Толстых.

Сразу после переворота вспомнила Елизавета Петровна и о тех несчастных, которых сослали по делу верховников. Фельдмаршалу Василию Владимировичу Долгорукому вернули прежнее звание, чин и почести. Восстановили в их правах уцелевших после зверской новгородской казни молодых князей Долгоруких: Николая, Алексея и Александра. Освободили из монастырского узилища и вернули ко двору государыню-невесту Екатерину Долгорукую, разыскали на Камчатке бывшего амантёра цесаревны гвардии сержанта Алексея Шубина, которому дали чин генерал-майора и наградили орденом Александра Невского.

Однако вернувшись в Санкт-Петербург, Шубин вскоре понял, что в прежний фавор ему не попасть. При новом дворе Елизавету Петровну плотно обступили Шуваловы, Разумовские и Воронцовы. И посему Алексей Шубин удалился в пожалованные ему нижегородские имения.

Хотя при дворе новой императрицы и преобладали в основном русские фамилии, иноземное влияние отнюдь не уменьшилось. В первые годы правления Елизаветы Петровны все дела вершил знакомый уже нам лейб-медик Лесток, тесно связанный с французским посольством.