Станислав Десятсков - Верховники

Но зачем Строгановым и Демидовым был общий устав, когда они через подарочки Бирону всегда своего наособицу добивались? Посему никаких мнений от них об уставе не поступило, а вот вечерком явился к Василию Никитичу старый знакомец, приказчик Демидова Степан Егоров, и спокойненько предложил взятку в 10 000 рублей, дабы правитель закрыл глаза на разных беглых людишек и раскольников, работающих на демидовских заводах и скрытых от переписки.

— Ты что? За кого меня принимаешь? — Василий Никитич почувствовал в себе тот же боевой задор, что и четверть века назад при Полтавской баталии, сгрёб тщедушного лису-приказчика своей мощной дланью и вытолкал его было за дверь, но остановился, удивлённо услышав бормотанье:

— Да за что же, ваше превосходительство! Ведь предшественник ваш, немец Геннин, даже и на четыре тысячи позарился, а тут-то целых десять тысяч моим хозяином дадено.

— Постой, постой! Так ты говоришь, честнейший Вилим Иванович Геннин взятку взял? Ну что ж, тут слово и дело, и сидеть тебе пока в остроге! — порешил Василий Никитич и в тот же вечер сочинил письмо кабинет-министрам, Остерману и Черкасскому, и о демидовском приказчике, оболгавшем Геннина, и о раскольниках, и о беглых. Старый знакомый Василия Никитича князь Черкасский представил это письмо самой императрице, и по её повелению Степан Егоров немедля был отправлен в Петербург. Акинфий поспешил следом, замазывать след.

А между тем Василий Никитич составил свой горнозаводской устав. Прямым помощником ему в этом деле вышел Андрей Фёдорович Хрущов, человек обстоятельный и образованный. Вместе они перевели оставленный в бумагах Геннина богемский горнозаводской устав, который решено было взять за основу.

Но к нему Татищев добавил столь много от своих политичных мечтаний, что устав вышел зело удивителен и вольнодумен. Это касалось прежде всего рассуждения о судьбах, которые на частных горных заводах полностью подчинялись их владельцам, так что Демидовы не только судили как хотели, но и могли пытать даже работников, яко своих подданных. «Некоторые судьи, — напрямую говорилось в новом горном уставе, — забыв страх Божий и вечную души свою погибель и презрев законы, многократно по злобе или кому дружа, а иначе проклятым лихоимством прельстяся или нерассудным свирепством преисполнися, людей неподлежаще на пытку осуждают и без всякой надлежащей причины неумеренно и по нескольку раз пытают».

В царствование Анны, когда вырывание ноздрей и усечение языка почиталось лёгким наказанием по сравнению с обычным четвертованием, посажением на кол или колесованием, татищевский устав, как бы эхо дворянских прожектов 1730 года, запрещал всякие пытки людей из шляхетства и персон знатного ранга и вводил правило, что к смертной казни даже преступников могли приговаривать только с общего согласия судейской коллегии.

Неудивительно, что в Санкт-Петербурге такой вольнодумный прожект сразу отставили. У Бирона был свой прожект: вместо существующей с петровского времени Берг-коллегии в 1736 году был учинён Бергдиректориум, во главе которого он поставил своего клиента саксонца Шемберга. А через два года этот Берг-директориум сразу стал вставлять палки в колеса кипучей деятельности Василия Никитича.

Широко поощряя местных рудознатцев, новый правитель скоро имел ландкарту с указанием множества месторождений железных и медных руд как на Урале, так и в Сибири. Уже через год Татищев с удовлетворением доносил в Кабинет министров, что «ежели заводы заводить, то можно хотя тридцать построить». И, несмотря на острую нехватку людей, многие стройки начались именно при Татищеве. В работу брали и охочих людей, и местных рекрутов, выкупали и беглых у их прежних хозяев.

Особенно не хватало грамотных мастеров, и Татищев создаёт школы при казённых заводах, а в Екатеринбурге Горное училище. Учились там не только общим предметам, но и рудознатству, механике, архитектуре, дабы крепко строить, науке знаменования и живописи. Так Василий Никитич хотя бы и частично осуществил свой прожект об учреждении Академии ремёсел.

Кипучая деятельность «птенца гнезда Петрова» пугала и петербургский Берг-директориум, и частных владельцев, отказавшихся открывать школы при своих заводах. Блюдя свою выгоду, они посылали шестилетних детей работников не в школы, а на заводы. Челобитные частных владельцев летели к Бирону, и уже в 1736 году из-под надзора Горного правителя вывели заводы Демидовых и Строгановых.

— Частные заводы куда прибыльнее казённых! — твердил Бирон императрице, а Шемберг — кабинет-министрам. Но Василий Никитич всей своей деятельностью говорил о другом, и в Петербурге это не нравилось. Бирон придрался прежде всего к распоряжению Василия Никитича о переименовании в горном деле всех немецких названий, непонятных уральским мастерам, на понятные русские. Зачитав эту бумагу Анне, фаворит заявил, что на Урале Татищев — «главный злодей для всех немцев» и что его надобно с заводов убрать.

— Но при воцарении нашем он немало нам послужил! — Анна изредка умела быть благодарной.

— Тогда переведём его с повышением! — предложил хитроумный Остерман, которому тоже были памятны события 1730 года.

И Василий Никитич был произведён в чин тайного советника и в 1737 году назначен главой Оренбургской экспедиции.

У Бирона и Шемберга были развязаны руки, и они сразу запустили их в казну казённых уральских заводов, откуда за два года украли 400 тысяч рублей. Заводская казна затрещала по швам, и назначенная Бироном комиссия порешила государственные заводы отдать в приватные владения. И передали компании, во главе которой стоял всё тот же курляндский герцог.

В башкирских и киргиз-кайсацких степях Василий Никитич смотрел вдаль, яко и с горы Благодать. Во-первых, он узрел, что прежнее расположение Оренбурга очень неудобно для сношений с Россией, и предложил перенести главный город губернии вниз по реке Урал, а на прежнем месте оставить небольшую Орскую крепость, что впоследствии и было исполнено. Во-вторых, совершив поход в эту крепость, Татищев заставил взбунтовавшегося было киргиз-кайсацкого хана Абул-Хаира снова признать своё подданство России. При этом Василий Никитич прекрасно разобрался, кто есть самый сильный человек в Средней и Младшей Орде, и особо одарил Жанибек-батыря и Букей-бай-батыря, власть которого была больше воли самого хана. Киргиз-кайсацкие дела обратили взгляд Татищева на Среднюю Азию. В конце августа 1738 года с купеческим караваном в Ташкент был послан поручик Миллер.

Василий Никитич лично дал поручику секретный наказ в пути «реки, озера, горы примечать и описывать с расстоянием», особливо по Аралу и Сырдарье. В Ташкенте «разведывать о состоянии, силе и власти хана», «смотреть, какие товары русские там можно продать и что у них можно купить, а наособицу, есть ли там добыча золота и дорогих камней». Идущим в караване русским купцам Татищев наказал действовать согласно и стараться наведываться о русских пленных, что были туда проданы башкирцами и казахами в рабство, и требовать от хана их освобождения.