Иван Катавасов - Блаженство по Августину

Я собирался произнести похвальное слово кесарю. В нем было много лжи, и людей, понимавших это, оно ко мне, лжецу, настроило бы благосклонно. Я задыхался от этих забот и лихорадочного наплыва изнуряющих размышлений.

И вот, проходя по какой-то из медиоланских улиц, я заметил нищего; он, видать, уже подвыпил и весело шутил.

Я вздохнул и заговорил с друзьями, окружавшими меня, о том, как мы страдаем от собственного безумия. Уязвляемые желаниями, волоча за собою ношу собственного несчастья и при этом еще его увеличивая, ценою всех своих мучительных усилий, вроде моих тогдашних, хотим мы достичь только одного: спокойного счастья.

Этот нищий опередил нас. Мы, может быть, никогда до нашей цели и не дойдем. Он получил за несколько выклянченных монет то, к чему я добирался таким мучительным, кривым, извилистым путем — счастье преходящего благополучия.

У него, правда, не было настоящей радости, но та, какую я искал на путях своего тщеславия была много лживее. Он, несомненно, веселился, а я был в тоске; он был спокоен, меня била тревога.

Если бы кто-нибудь стал у меня допытываться, что я предпочитаю: ликовать или бояться, я ответил бы — ликовать. Если бы меня спросили опять: предпочитаю я быть таким, как этот нищий, или таким, каким я был в ту минуту, то я все-таки выбрал бы себя, замученного заботой и страхом, выбрал бы от развращенности.

Разве была тут правда? Я не должен был предпочитать себя ему, потому что был ученее: наука не давала мне радости, я искал с ее помощью, как угодить людям. Не для того, чтобы их научить, а только, чтобы им угождать. Поэтому посохом учения Твоего Ты и сокрушал кости мои…»

Не без влияния проповедей ученейшего епископа Амвросия многознающий философ Аврелий сызнова перечитывал Моисеево пятикнижие, четыре канонических Евангелия, экуменические послания святых апостолов Христовых. Обратился он и к тем творениям стародавних отцов Христианской Церкви, на какие логично и аподиктически ссылался мудрый медиоланский проповедник Слова Божьего.

Аврелий многое рационально понял. Меж тем глубоко подспудное религиозное чувство ему интуитивно подсказывало, твердило: впервые в жизни он встретил человека, чьи книжные натурфилософские познания мало в чем уступают его собственному постижению бытия. При этом Амвросий полнозначно его превосходит в понимании глубинных истоков христианского вероучения, в чем у Аврелия не было ни малейших сомнений.

Сомнительное материалистичное манихейство его навсегда оставило. Зато немало добавилось неоплатонического духовного скепсиса от старых и новых трудов языческих философов-академиков.

Но и здесь он обнаружил непреложную твердую опору в Святом католическом и православном Писании, призывающем истово верующих не обольщаться суесловием ложной философии, не пугаться суеверий в псевдорелигиозных понятиях; не обращать особенного внимания и на тех единоверцев, кому не дано понять ни того, что они говорят, ни того, что утверждают.

Людские взаимоотношения всегда требуют подтверждения. Стало быть, они вторично встретились один на один — Святой Амвросий Медиоланский и Блаженный Августин Гиппонский — на июньских нонах в первый год не очень-то близкого, как им бы того хотелось, обоюдного знакомства. И на этот раз их разговор первым долгом коснулся мирских озабоченностей. Епископ Амвросий обиняками, осторожно интересовался, насколько профессор Аврелий готов и способен к тому, чтобы в ближайшем обозримом будущем занять высокий пост высокородного мужа, кесарского комита и викария какой-либо из римских провинций.

От предложенной ему в полунамеках высочайшей чести Аврелий ни в коей мере не подумал отказываться. Одновременно не стал он, однако, прежде времени благодарить Амвросия за возможную поддержку-протекцию, когда неясен вопрос о потенциальных притязаниях могущественного британского военачальника Максима на империум Запада; неизвестно и отношение к данной пертурбации кесаря и августа Востока — всесильного Теодосия.

Заведомо тут тебе и латинский максимум желаемого, и мнение Божье по-гречески. Непонятно, правда, кому и сколько чего-нибудь достанется и послышится…

Богословских тем и предметов Амвросий и Аврелий в той конфиденциальной политичной беседе нисколько не касались практически. Хотя, прощаясь, епископ просил передать привет Монике и похвально отозвался о святости ее веры. Дескать, нельзя не поздравить сына, имеющего столь набожную и правоверную мать-католичку.

«…Господи! Ты привел меня к нему без моего ведома, чтобы он привел меня к Тебе с моего ведома…»

Кроме того, святейший католический прелатус высказал сожаление, что бесчисленные пастырские обязанности, острейшая нехватка свободного времени, недостаточность учености и образования не позволяют ему как-нибудь во благовремении вволю подискутировать с многоученейшим профессором Аврелием о некоторых вопросах истинной веры Христовой, какие его в качестве достойного катехумена, сына истовой христианской матери, несомненно, тревожат, а также волнуют тех, кому он преподает риторику. Тем временем умудренный знаниями и пожилыми годами святой отец Симпликиан, образованнейший пресвитер и всеученейший клирик, с большой охотой сможет уделять ему многие часы, если профессор Аврелий пожелает совместно с ним найти разрешение любым теологическим дилеммам и проблемам, вызывающим у его учеников какие-либо существенные затруднения…

В то время, да и на следующий год профессорская деятельность Аврелия Августина осуществлялась более чем дидактически успешно и политически плодотворно. Поэтому очень многих на сентябрьских идах в конце виноградных каникул крайне удивило поразительное известие о внезапном оставлении им кафедры и переселении на небольшую виллу Кассикиакум близ Медиолана.

Тогда как о непреклонном решении христианского философа Аврелия совсем удалиться от мирской докучливой суеты, взяв собой нескольких ему преданных старых и новых друзей-учеников, любящую мать и любимого сына, заранее были отлично осведомлены святые отцы Амвросий и Симпликиан. Ибо православная и католическая Церковь Христова обрела истового приверженца, где бы он самоотверженно ни трудился во имя вящей любви Господней.

Спустя двадцать восемь лет в 414 году от Рождества Христова в девятнадцатой книге «О Граде Божием» епископ Августин Гиппонский напишет:

«…Святого покоя ищет любовь к истине; общественные обязательства принимает на себя неизбежный долг любви. Если никто этого бремени не налагает, следует пользоваться досугом для познания и созерцания истины. Если же его налагают, его так же следует принять по неизбежному долгу любви.