Иван Катавасов - Блаженство по Августину

Когда-то в Медиолане такое сосуществование единомышленников представлялось всего лишь прекраснодушными мечтаниями. Теперь же оно оказалось полноценной действительностью. Хотя ее тоже требуется обеспечить и о многом реально позаботиться, как главе христианской общины-экклесии.

Где двое или большее число людей собираются во имя Божие, там и Бог пребывает рядом с ними, — единомысленно приняли за основу в этой обновленной жизни ученики и слушатели Аврелия Августина.

Однако Господь никого основательно не питает Божьим даром или Святым Духом. Да и не творит ежечасно и ежедневно чудес по насыщению кого ни попадя хлебом, вином, рыбой либо какой иной провизией.

Дикие птицы и звери беспрестанно озабочены поисками пищи. В то же время домашний скот требует прокорма от хозяина столь же бескомпромиссно и безусловно, как и рабы, вопиющие о хлебе насущном здесь и сейчас на земле, но не о возможном бестелесном прокормлении в небесах. Причем и распределение манны небесной, буде таковая метеорологически выпадет, скотскому и рабьему поголовью, собственно, обязаны обеспечить те, кто ими владеет.

Исходя из чего, блаженная жизнь в первую голову предполагает освобождение от избыточного имущества и собственности. Честное имущественное достояние не есть кража, но тяжкий груз тревог, забот и хлопот.

Какой-никакой достоимущий собственник познает эту истину и становится свободным, когда оставляет лишь условно необходимое. Пускай говорить: чем меньше, тем лучше — вовсе не следует, ибо такое суть ханжеская ложь и лицемерие. Без необходимого минимума некуда деться людям благочестивым, что и Христос благовестно заповедал первозванным апостолам, перечислив их профессиональные нужды.

Между тем апостольскую жизнь нужно отличать от вульгарного бродяжьего нищенства и вымогательства попрошаек-параситов, по сути сделавших себе профессию из досужего тунеядства, праздного безделья, безработной и бесхлопотной бездеятельности. Только трудящийся достоин пропитания, о чем нам и Святое евангельское Писание толкует в разнообразных его местах и смыслах…

К рассуждениями и толкованиями Алипия Адгербала нельзя не отнестись благожелательно. Особенно, если уместно учесть, что им необходимо привести в образцовый монастырский порядок небольшую виноградную усадьбу фамилии Августинов, обустроенную в нескольких милях от Тагасты.

Там Аврелий решил благолепно поселиться всей общиной посреди виноградников в идиллической тишине, с минимальными удобствами, не обременяющими тело и разум искусительными и соблазнительными излишествами.

К мысли припомнились точь такой же летний погожий день два года назад и разговор с Алипием в саду дома, какой сняла Моника по приезде в Медиолан. Блаженна будь память о ней!

Наверное, тогда он обрел новое чувство веры в католическом православии и отринул некоторые житейские привычки, понуждающие к одному, в то время как поиски крестной истины требуют совсем другого.

Вероятно, по данной причине человек может дать верную оценку всего, с ним произошедшего не сразу, но по прошествии иногда довольно продолжительного времени. Находясь на горной высоте, видишь все что угодно, вдали и вблизи окрест тебя, но никому не дано с этой точки зрения увидеть саму гору, на которой стоишь.

Чтобы верно, исповедимо и исследимо оценить возвышение и восхождение надо спуститься и осмотреться. А затем подниматься, восходить к новым высям, вершинам и свершениям.

Тогда в саду медиоланском молчаливое присутствие Алипия не нарушало мысленного уединения Аврелия под сенью высоких смоковниц, уже отягощенных наливающимися винными ягодами.

«…Душа моя глухо стонала, негодуя неистовым негодованием на то, что я не шел на союз с Тобой, Господи, а что надобно идти к Тебе, об этом кричали все кости мои и возносили хвалой до небес. И не нужно тут ни кораблей, ни колесниц четверней, ни ходьбы. Расстояния не больше, чем от дома до места, где мы сидели.

Стоит лишь захотеть идти, и ты уже не только идешь, ты уже у цели, но захотеть надо сильно, от всего сердца, а не метаться взад-вперед со своей полубольной волей, в которой одно желание борется с другим, и то одно берет верх, то другое…»

Аврелий понимал, почему обратился в смятенье, отчего очутился в той области душевного тела, где понятия «хотеть» и «мочь» далеко не равноценны. Но сделать, решиться на то, что ему представлялось столь желанным, то есть полностью предаться истинной религии он не мог.

«…Тут ведь возможность сделать и желание сделать равнозначны: пожелать — значит уже сделать. И однако ничего не делалось. Тело мое легче повиновалось самым ничтожным желаниям души, нежели душа в исполнении главного желания своего — исполнения, зависящего от одной ее воли…»

Откуда это чудовищное явление? Почему оно? — много раз Августин обращался к себе и просил ответа от Бога. Причем не только в «Исповеди».

«…Душа приказывает душе пожелать: она ведь едина и, однако, она не делает по приказу. Приказывает, говорю, пожелать та, которая не отдала бы приказа, не будь у нее желания — и не делает по приказу.

Но она не вкладывает себя целиком в это желание, а стало быть, и в приказ. Приказ действен в меру силы желания, и он не выполняется, если нет сильного желания. Воля ведь приказывает желать: она одна и себе тождественна. А значит, приказывает она не от всей полноты. Поэтому приказ и не исполняется. Если бы она была целостной, не надо бы и приказывать — все уже было б исполнено.

Следовательно: одновременно желать и не желать — это не чудовищное явление, а болезнь души.

Душа не может совсем встать. Ее возносит истина, но отягощает привычка. И потому в человеке два желания, и ни одно из них не обладает целостностью: в одном есть то, чего не достает другому…»

При этом, те кто облыжно заявляет, будто в человеке присутствуют две души — добрая и злая, суть суесловы и соблазнители, выдающие противоречивые возжелания за природные начала человека. И здесь с Августином невозможно не согласиться.

«…Я и боролся с собой и разделился в самом себе, но это разделение, происходившее против воли моей, свидетельствовало не о природе другой души, а только о том, что моя собственная наказана. И наказание создал не я, а грех, обитающий во мне, как кара за грех, совершенный по вольной воле. Я ведь был сыном Адама…»

Именно первородный грех ветхих прародителей человечества долгое мучительное время не давал философу Августину осознать себя в Боге, телесно и духовно присоединившись к православному католическому вероисповеданию.

«В нашу церковь идут, повинуясь доброй воле, как идут в нее те, кто стал причастен таинствам ее и состоит в ней…»