Иван Катавасов - Блаженство по Августину

Словно бы чей-то голос расслышал Аврелий, говоривший ему в том саду медиоланском под смоковницами:

— Будь глух к голосу нечистой земной плоти твоей, и она умрет. Она говорит тебе о наслаждениях, но не по закону Господа Бога твоего…

«…Спор этот шел в сердце моем: обо мне самом и против меня самого. Алипий, не отходя от меня, молчаливо ожидал, чем кончится мое необычное волнение.

Глубокое размышление извлекло из тайных пропастей и собрало перед очами сердца моего всю нищету мою. И страшная буря во мне разразилась ливнем слез.

Чтобы целиком излиться и выговориться, я встал, — одиночество, по-моему, подходило больше, чтобы отдаться такому плачу, — и отошел дальше от Алипия. Даже его присутствие было мне в тягость. В таком состоянии был я тогда, и он это понял; кажется, я ему что-то сказал; в голосе моем уже слышались слезы; я встал, а он в полном оцепенении остался там, где мы сидели.

Не помню, как упал я под какой-то смоковницей и дал волю слезам. Они потоками лились из очей моих — угодная жертва Тебе, Господи.

И вот слышу я голос из соседнего дома, не знаю, мальчика или девочки, часто повторяющий нараспев: «Возьми, читай! Возьми, читай!» Я изменился в лице и стал напряженно думать, не напевают ли обычно дети в какой-то игре нечто подобное? — нигде не доводилось мне этого слышать. Подавив рыдания, я встал, истолковывая эти слова, как божественное веление мне: открыть книгу и прочесть первую главу, какая мне попадется.

Взволнованный, вернулся я на то место, где сидел Алипий — я оставил там, уходя, апостольские Послания. Я схватил их, открыл и в молчании прочел главу, первую попавшуюся мне на глаза:

«Не в пирах и в пьянстве, не в спальнях и не в распутстве, не в ссорах и в зависти: облекитесь в Господа Иисуса Христа и попечение о плоти не превращайте в похоти».

Я не захотел читать дальше, да и не нужно было. После этих стихов сердце мое залили свет и покой, исчез мрак моих сомнений…»

Так Августину представлялся один из этапных моментов его обращения к истинному вероисповеданию по истечении доброго десятка лет, может, и больше после принятия им крещения. Связал он этот эпизод с Алипием и Моникой. Она тоже непременно должна была разделить с сыном вдруг овладевшие им религиозное чувство и с благословением принять Аврелия, укрепившегося духом и верой Христовой.

«Тут идем мы к матери, сообщаем ей. Она в радости. Мы рассказываем, как все произошло. Она ликует, торжествует и благословляет Тебя, Господи, Кто в силах совершить больше, чем мы просим и разумеем. Она видела, что Ты даровал ей во мне больше, чем она имела обыкновение просить, стеная и обливаясь горькими слезами.

Ты обратил меня к Себе. Я не искал больше жены, ни на что не надеялся в этом мире. Я крепко стоял в той вере, пребывающим в которой Ты показал ей меня много лет назад. Ты обратил печаль ее в радость гораздо большую, чем та, которой она хотела, сотворив ее более ценной и чистой, нежели та, какую она ждала от внуков, детей моих по плоти…»

Читающий да разумеет! Как чтение философов интеллектуально освободило Августина от манихейства, так и вдохновенное прочтение Святого Писания окрестило его истиной, приведя к вселенскому православному вероисповеданию. Или же, — выразимся на вернакулярной для него латыни, — трансформировало его интеллект в директивной имперской религии.

Умственно осознанный или же по наитию свыше, не совсем произвольный выбор были им сделаны в Медиолане в 386-м или в 387 году от Рождества Христова. Тогда как в 389–391 годах в Тагасте ему надлежало совершить исходящее избрание либо созерцательной апатической религиозной философии, либо вступить на стезю деятельной апостолической религии.

Заставь войти, — читаем мы в Святом христианском Писании и понимаем его вместе с Августином. Будь то богодухновенно в пророческом откровении или же рационально, дискурсивно, из библейской письменной сокровищницы мы выносим новое, апокалиптичное познание в совокупности с прежде понятым книжным знанием. И то и другое нам обоюдно надлежит истинно понять, описать в прогрессивном истолковании, информационно релевантном актуальному времени первой четверти XXI столетия от Рождества Христова.

В конце IV века Библию толковали в целом и по частям несколько иначе, нежели в нашу информационно-когнитивную эпоху. Но так же имелись диалектическое и эристическое единство и борьба противоположных мнений о буквальном механическом и аллегорическом креативном понимании заповедей Господних и правил Христовой апостольской жизни. И тогда у многих буквоедов и блудословов ум за разум заходил столь же теоретично и практично.

Можно, разумеется, раздать на практике все наличествующее имущество бедным. Их ведь много-много, в теории любого несметного добра не хватит всех вволю насытить, укрыть и обогреть. Но при этом самолично придется встать перед прагматической альтернативой: или помирать с голоду или просить подаяния, если умственные занятия совсем не совместимы с ежедневным добыванием хлеба насущного.

Поэтому никакому монастырскому братству, состоящему из людей, наделенных Богом разумными душами, без общего основательного пекуния не обойтись, не выжить. Таковым и стало первое правило Августина, предписывающее достаточную общность имущества духовных братьев, не только хлебом единым живущих в одном монастыре, в каковой обратился небольшой домишко неподалеку от Тагасты.

От остального наследуемого достояния Аврелий затеял избавляться сразу по возвращении из Картага. Несомненно, делал он это по согласованию с братьями-учениками, взявшихся последовать за ним в отрешенную от мирских стяжательских беспокойств жизнь отшельников вне мира сего.

Наследственное фамильное движимое и недвижимое имущество Аврелий, поделив его на равные денежные триенсы, частью распродал. Два триенса отдал замужней сестре Юнии и брату Корнелию. В двух небольших материнских имениях он отпустил на волю рабов и посадил их на землю, обратив в колонов, с выплатой аренды сестре, согласившейся на такой вариант. Брат же получил частную долю деньгами от продажи отцовского имения и городского дома.

Маленький виноградник в три югера и выпасы, находящиеся рядом с домиком-монастырем, Аврелий безвозмездно, без объяснения причин, кому-либо посторонним о том не объявляя, отдал тому колону, у кого некогда в юности обобрал ночью грушу. И дерева того уж нет, но память о детской глупости никуда не делась.

Надо же, груши здесь околачивал!..

Из своих денежных средств Аврелий также негласно пожертвовал на базилику в Тагасте, не так давно отобранную православными католиками у отвратных еретиков — ариан, удивительно своекорыстно спевшихся с донатистами. Оказал он и помощь бедным, тоже не слишком широковещательно. Как по-евангельски заповедано, не стоит тщеславиться собственной благотворительностью.