Иван Катавасов - Блаженство по Августину

Имелись у епископа и другие объяснения для разночтений, противоречий, недоразумений, расхождений, разноголосицы и чересполосицы, существующих в разнообразии христианских кодексов. Их он оставлял для тех немногих отборных и мудрых единоверцев, на ком не лежит покрывало Моисеево, кто воистину разумеет, почему буква убивает, но Дух животворит. Ибо не счесть сколько званых, да все же таки маловато истинно избранных, способных досконально понимать предание истины, не подрывая авторитет Церкви и авторитетность религии.

Прежде всего епископ Аврелий Августин избирательно ссылался на авторитетное назидание Святого апостола Павла, неоднократно повторяя из Первого послания коринфянам стих девятнадцатый главы одиннадцатой: «Надлежит быть и разномыслиям между вами, дабы открылись между вами искусные». Можно, согласно другому греческому списку, истолковать апостола по-латыни и так, что надлежит быть и ересям, дабы объявились испытанные среди слабых в истинной вере.

Если бы Бог-отец почел за благо людское земнородное единомыслие везде и всюду, едва ли вавилонские столпотворители подверглись разделению и перемешиванию языков. В нужное время и Бог-сын не благорасположил буква в букву свыше диктовать под запись какие-либо сакральные каноны первозванным апостолам. И в том, что из храма Иерусалимского навсегда исчезли Моисеевы ветхозаветные скрижали, мы тоже можем увидеть перст Божий.

Нельзя из мертвящей буквы творить себе кумира, чтобы поклоняться ей вместо Бога истинного и живого, уподобляясь нечестивым язычникам, боготворящим мраморных идолов, обожающим медных истуканов, славословящих мертвым гранитным болванам. Ни добронравия, ни благочестия это народам-племенам не прибавляет.

Одна лишь праведная вера, дарованная нам от Бога, неизменно направляет умственный взор к истине, но отнюдь не изменчивые и многоразличные знаки-символы. Будь то памятники или литеры. Какие бы значение и важность люди ни придавали и ни приписывали письменам, безгласные буквы подвержены пресловутому произволу даже не истолкователя, превзошедшего всяческие свободные искусства-науки, но сущеглупого переписчика, ошибающегося по недомыслию, оплошности, неряшливости; либо произвольно по дьявольскому демонскому наущению.

К той же мысли будь помянуто, коли чуть ли не первый встречный еврей-самоучка, кому невежественные единоплеменники облыжно присвоили звание раввина-учителя, посягает внести произвольные изменения даже не в изустные толкования и комментарии, а в письмо. Именно его он переделывает, переворачивая букву изложения, встречается, извращая, самый смысл и дух Святого Писания. Причем лукаво умствуют они, живя не по Богу, но по человеку, не думая о себе скромно по малой мере той истинной веры, какую Господь уделяет каждому, говоря словами апостола.

Из-за их человеческого умствования мы без конца видим, замечаем вопиющие несовпадения христианских святых книг с одноименными рукописаниями горделивых и надменных иудеев, изгнанных из греховного земного Иерусалима попущением Божьим.

В том же грехе допотопной умственной гордыни также оказались повинны те самые семьдесят два переводчика, отправленные в Александрию ко двору македонского царя Птолемея первосвященником Елиазаром. Авторитетным в ту пору учением Платона Афинского, — как, между прочим, и доныне среди язычников, — тогдашние грекоязычные раввины домогались уснастить, разнообразить и разукрасить почти все ветхозаветные кодексы. И трудились они, в противоположность тому, чeгo нам толкует народное предание, весьма и весьма согласовано. Засим, что нам писал ученейший муж пресвитер Иероним из Рима, их коллегиальные труды начали с пиететом переводить обратно на еврейские письмена, превознося кодексы Септуагинты в образе непогрешимого авторитета и превосходнейшего патрона религиозной истины, удостоверенной-де царской властью и первосвященническим саном.

Но до того и Платон немалую толику того огласительного майевтического философствования в саду Академском почерпнул из Книги Бытия и Пророков, ставши ознакомлен со Святым Писанием в путешествии своем по восточным странам. Притом сияющая небесная Премудрость Божия столь ослепила земное умозрение афинского философа, что он почел ее сокровенным таинством, и по таковой причине повелел ученикам не записывать за ним многие эсотерические рассуждения на тему единого Верховного Божества. Оттого и поименовали они по-гречески то, что открыто излагается в наших священных книгах, неким неписаным тайным логосом учителя-корифея.

Все тайное рано или поздно становится явным, — гласят дух и буква евангельского поучения Христова. Иисус Мессия тоже изустно вразумлял званых учеников-эпигонов, когда им еще только предстояло стать причастившимися Тела Его и окрещенными огнем Духа Святого апостолами логоса Божьего. Заставь войти в Царство Небесное всех невежд, дотоле непознавших истину, — было сказано и указано грядущим апостолам-посланникам. Вот отчего благодаря Провидению Господню в наши времена свободно, раскрыто, широко в разумных душах сторонников православной, — выскажемся по-гречески, ортодоксальной, Aпостольской Церкви, — католически возобладает освобождающее слово правоверия.

Вон тот кузнец Гефестул праведно уверовал, и Господь помог ему открыть секрет гибкого железа. Быть может, и еще в чем-нибудь окажет вспоможение и благоволение… Право слово, надо бы окрестить того катехумена… — задумался епископ. Затем, основательно поразмыслив, решил переселить кесарского колона Мария Гефестула с чадами и домочадцами к нему, в Гиппонскую епархию.

В том, почему вилик Каркион не откажет ему в такой маленькой просьбе, Аврелий смиренно не сомневался. Особенно, если ее убедительно подкрепят вооруженной рукой гиппонский магистрат Горс Торкват и военный трибун Проб Никиан из Колонии Маркианы Траяна. Иначе говоря, с воинством прибывшего из древнего нумидийского города Тамугади.

И потом, искуснейшего кузнеца-феррариуса следовало бы поберечь от притеснений мстительного вилика. Да и другие немаловажные причины отыщутся, чтобы благорассудительно убрать этого одноглазого колона с глаз долой из кесарева сальтуса Дилекта.

Важнее того, вчера вечером Аврелий побрился новой острейшей железной бритвой, ни разу не порезавшись, даже в злосчастной ямке на подбородке. Раньше такое вот чудо удавалось лишь опытнейшим брадобреям в Риме и в Медиолане, но отнюдь не самому несчастному обладателю жесткой кабаньей щетины пестрого цвета «перец с солью».

Хотя ближний Укалегон еще не горит, то есть утреннее бритье, на удивление, ему не потребовалось, Аврелий не стал откладывать столь важного дела на потом, ни говоря уж о греческих календах. А кабы ненароком не позабыть о кузнеце Гефестуле в предстоящей вскоре земной суете сует, он распорядился устроить небольшой привал.