Иван Катавасов - Блаженство по Августину

К расследованию убийства знатного друга епископ приступил по горячим следам. И ничего определенного не выявил, никого бесспорно виновного не обнаружил, не глядя на то, что на посылках у него служат высокопоставленные гиппонские квесторы. Даже нарочитый посланец из Картага от нового африканского викария, высокородного Маркеллина спешно прибыл в Гиппо Регий с агентскими полномочиями юридикуса. И он подчинился епископу в непростых следственных действиях.

На пару с доминусом Оксидраком также убита, зарезана точным кинжальным поражением в яремную жилу молоденькая комнатная рабыня Мапалия. Точно так же хладнокровный убийца оставил и это орудие злодейства в теле жертвы. Все для того, чтобы на него не брызнуло, не попало ни капли крови. И длинная кавалерийская спата, и малый мавретанский кривой кинжал хранились в хозяйской спальне. Зато с места преступления похищен большой ларец сандаракового дерева с крупными драгоценными камнями.

Двойное убийство явно совершил кто-то из своих, из домочадцев. Собаки во дворе домашнего убийцу пропустили без звука. Тот молосский кобель у дверей спальни храпел себе и сопел, завыл дурным собачьим голосом лишь под утро, наверняка почуяв кровь и смерть, когда до ветру погулять невтерпеж захотелось дурню бесчувственному.

Не зря в благовестии предупреждает Сын человеческий: домашние человека суть враги его.

Пристрастные допросы под пыткой рабов Оксидрака чего-либо вразумительного в основном не дали. Даром что один неверный слуга из привратных стражей невнятно признался в содеянном убийстве. Но указать местонахождение похищенного ларца не указал, так и умер внезапно в продолжение хоть мучительного, но умелого дознания под наблюдением самого медикуса Эллидия.

Казалось бы, вот он, благополучно найден низкий убийца. Бог лиходея внезапной смертью покарал. Но епископ Аврелий в это простое да пустое объяснение совсем не верил и дела закрыть не позволил.

Ведь настоящий злодейский преступник ходит где-то рядом, и посмеивается над правосудием, мерзавец!

Тем временем язычники в союзе с еретиками злоехидно пустили гнусный слушок насчет того, кому в первую очередь выгодна смерть богатейшего Оксидрака. Тайное обязательно должно стать явным, не то благолепию и евангельской чистоте церкви Гиппона будет нанесен неизбывный урон, трудно поправимый моральный ущерб.

А ну как останется нераскрытым такое тяжкое преступление? Ох надолго злопыхатели ославят тебя безудержным стяжателем богатств неправедных, запятнанных кровью…

В дурное верится легко, коли Сатана и демоны-ангелы его от Бога отпали…

Всячески увещевал вероятных подозреваемых епископ, призывал сознаться чистосердечно. Запретил пыточный спрос над ними, велел подлечить. Подолгу собеседовал с каждым, скрупулезно исследовал все обстоятельства дела, свидетельства из жизни вероятные.

Благодарные узники, избавленные от пыток, силились ему помочь, усердно припоминали все, что было в последнее время в доме Оксидрака, а чего и вовсе не бывало.

К слову, домоуправитель Aгапон, заикаясь, указал на диакона Титуса, охраняющего, прислуживающего святейшему прелатусу. Дескать, мог тайком пробраться в знакомый особняк, якобы потому что к хозяйской рабыне Мапалии неровно дышал, клинья подбивал, от ревности-де молчаливо страдал.

Словам отпущенника Aгапона епископ серьезного значения не придал, счел оговором, клеветами и наветами, если умершая Мапалия нечего уж не скажет, не покажет следствию. Наверняка тщится увильнуть от дальнейших пыток, грекулюс хитроглазый. Голова не тыква…

Да и слушок дурнопахнущий может пойти на поживу злоречивым пустомелям и пустосвятам. Бесперечь скажут, разнесут, не побрезгуют клеветники: пастырь недобрый благословил-де прислужника своего на убийство церковной выгоды ради.

Для порядка и очистки совести епископ спросил диакона, не отлучался ли куда тот в ночь убийства Оксидрака и его рабыни? Глянул на него Аврелий сурово, тяжелым пронизывающим взором. Он на всех в то время так смотрел, скрывая скорбь от потери старого друга. Пастырским посохом причетнику он не грозил, только навершие поглаживал.

Диакон дрогнул в лице, но вроде бы искренне, путаясь в словах от усердия, заверил архипастыря: ночевал-де безотлучно у его дверей. Никуда и мысли не было уйти, оставив в небрежении долг христианской любви преданного слуги-телохранителя.

Верно, не лукавит прелюбодей…

Где в ту ночь находился любвеобильный Титус, мог бы достоверно сказать кот Гинемах. Но, известное дело, скот он бессловесный, слушать умеет прекрасно, но ответа от него хоть тысячу лет жди не дождешься. Правда, в то утро с рассветом сервал эдак косо посматривал на Титуса, усами поводил, плотоядно облизывался.

Был когда-то наш боевой котяра Демафилом, потом нарекли его Гинемахом, то бишь Жен побивающим, потому как смолоду женщин невзлюбил после одного случая. И не нравится сервалу, когда почует он от диакона сильный запах человечьей самки в течке и в сладострастии. А Титус еще тот ходок за женским родом, конгенитально…

Иных прегрешений, кроме молодого малообузданного сластолюбия, епископ за диаконом не находил.

В поисках доступной женственности орясина Титус способен на многое. За что и наказуем обыкновенно строгим постом, молитвой и страхом подцепить постыдную греческую болезнь.

Но бесстрастное убийство из корыстных побуждений не в обычае у сладострастников. Податливой женской плоти довлеет им не только в портовых лупанарах. Однако и однако, здесь по соседству хватает грешному диакону Титусу одинаково падких на любовные утехи рабынь и свободных женщин.

Прости им, Господи, ибо они ведают, что творят, что вытворяют с мужчинами… Не замечен в корысти Титус, и дудки вам!..

Камешек подозрения в огород диакона епископ все же забросил. Как-то раз, поутру беседуя с Гинемахом, спросил безответно о причастности отпущенника Титуса к злодейскому убийству патрона. Хотя это и немыслимо по здравому рассуждению.

Кот того не знал, зато Аврелий отлично помнил, как после гибели Турдетана такого вот прислужника ему приставил Оксидрак, поручился за него, рассказал, откуда взялся этот крепкий германский варвар из племени франков.

Оксидрак недорого выкупил этого гладиатора из амфитеатра, точнее, загонщика зверей, если смертельные схватки людей давно уж под христианским запретом церкви и кесарей. Взял он его у великолепно им обоим знакомого картагского ланисты Нуманта. Звали его в ту пору довольно неприличной гладиаторской кличкой Титин Маммит Филитерус, то бишь Любитель больших титек и продажных женщин. Переименовал его пристойно покойный Оксидрак, к себе приблизил, на волю отпустил.