Иван Катавасов - Блаженство по Августину

Вконец загоняв одного приступающего к грамматическому обучению, профессор Клодий не менее пристрастно взялся за того, кто поменьше и помладше, но хорохорится, наглец, будто бы ему все нипочем. Стреляет по сторонам глазами, нахально рассматривает профессорскую ферулу и держится, словно первый ученик, превосходящий всех по уму и знаниям, и потому беспредельно презирающий отсталых соучеников.

Таким итогом, перца и горчицы Клодий задал Аврелию нисколько не меньше, чем Скевию. Может, и побольше…

Зато при вступительном собеседовании, предъявленные ему знания и умения некоего Скевия Романиана профессор Клодий Скрибон оценил в образе и подобии никуда не годных. С ними не то что в чистый христианский ад, но даже в обгаженный языческий Тартар ни за что не пустят.

— …Что есть очень хорошо! Поистине превосходно! — экспансивно взмахнул указкой-ферулой Клодий и объяснил, чего у него тут почем и зачем, в каком-таком режимном порядке-распорядке.

— Всему нужному и полезному я научу вас заново, мои юноши! Забудьте все то, чему вас якобы грамматически учили необразованные домашние рабы-учителя или то, чем вам нагадили в череп и помочились в уши скудоумные наставники-грамматисты в начальной школе.

Засим Клодий дал общую оценку школьным познаниям Аврелия Августина, определив их в качестве удовлетворительных, посредственных, срединных. Но этически прозорливо отнес его ученические знания и умения, а также присущее ему эвентуальное отношение к учебе не к золотой метриопатической середине, а к дерьмовой. И строго предостерег относительно необоснованной гордыни и безосновательного самомнения.

— …Посоли свое дерьмо и съешь, — далее без философских экивоков посоветовал ему профессор Скрибон.

— Не то худо будет и горько, мои недоделки и недоноски. Надолго или навсегда, — сурово и многозначительно добавил он для невместно хихикнувшего Скевия.

Невзадолге воротились «родители и производители недоумочного Романиана на пару с обормотом Августином». С некоторым трепетом душевным достопочтеннейшие отцы явились, чтобы выслушать вердикт профессора о счастливом зачислении или отчислении с порога недоделанных отпрысков. Вопреки их худшим опасениям, Скрибон, сладко улыбаясь, витиевато расхвалил и перехвалил обоих сыновей; поименовал, льстец, новых учеников юношами, подающими несомненные добрые надежды на грамматические триумфы под его мудрым и благодеятельным процессуальным руководительством.

Каким образом руководит учебным процессом мадаврский грамматик и ритор Скрибон, в тот же день вечером Скевию с Аврелием трепетно поведал их новый знакомец мальчик Паллант, сожительствующий с ними в одной комнате в доме почтеннейших христианских матрон Кальпы и Абинны. К тому часу отцы поспешили отбыть в Тагасту к фамильным делам и хозяйственным хлопотам, удостоверившись удовлетворенно, что их дети, прислуживающие мальчикам домашние рабы благоустроены и находятся под надежным, достаточно бдительным присмотром в школе и после учебных занятий.

— …Ибо за теми и другими надобен глаз да глаз. Бди и соблюдай тихонравие и добролюбие слабых и малых от мира сего, — при первом знакомстве объявила Аврелию со Скевием благочестивая вдова Абинна Диаконисса. И привела им в пример смиренного благонравного Палланта, уже с весны учившегося у Скрибона Сицилийца.

С одного взгляда тщедушный и немощный нумидиец Паллант Ситак супротивно не приглянулся Аврелию. Но ему немного понадобилось времени, чтобы душевно и вдумчиво полюбить этого тихого, кроткого, умного, мечтательного мальчика. Пожалуй, Паллант — единственный из соучеников, кого ему вроде чуть-чуть недоставало, когда тот как теперь уезжал на каникулы в имение к отцу, услужающему в должности вилика-виноградаря у мадаврских Романианов.

На сей раз этот вилик-отпущенник пригласил в попутчики Скевия. Тому непременно нужно почаще ездить на поклон к богатейшему дядюшке, к чьей фамилии принадлежат Паллант и его отец. Потому что от вероятного наследства никому отказываться не стоит. Всякое может статься. На то и соответствующие законы Великого Рима прописаны.

Аврелий недавно начал с интересом изучать гражданское законодательство, которое им под запись диктует Клодий в школе. Аврелий и прислужнику личному, Нуманту бестолковому, кое-что по пунктам разъяснил, когда тот начал его упрашивать продать себя рабом в гладиаторскую школу для овладения военным искусством.

Ему, Аврелию Августину из Тагасты, этого никак нельзя совершить, так как он еще не достиг гражданских лет и не является налицо юридическим владельцем некоего раба Нуманта. Даже Патрик, кому по закону вещественно принадлежит Нумант, может это сделать лишь с разрешения городских магистратов Мадавры, письменно попросив их о том. Притом у Нуманта строгий судья станет допытываться, с чего бы это ему, лишившемуся последнего рабьего ума, загорелось податься в презренные гладиаторы. Ведь он благодатно, ему подобающе живет-поживает в достоименной фамилии, по совести обращающейся со своими и чужими рабами?

Если умалишенец соврет или его объяснения покажутся путаными и неубедительными, то ждет нашего полоумного пытка с целью добиться всей правды. Тогда как матроны Кальпа и Абинна, дознавшись о том, бесперечь потребуют от Патрика продать презреннейшего соискателя гладиаторского звания на рудники. Это, конечно, не по закону, но так им велит христианское благочестие, а против него не попрешь, не то Бог накажет. Так написано в их Библии.

В христианского неведомого трехкратного бога Нумант не очень верит, но письменные книжные доводы признает неоспоримыми и неопровержимыми. Коли в святых книгах многократно написано, то быть ему, Нуманту, рабом у Аврелия, пока тот не достигнет совершеннолетия, чтобы поступить по закону и по справедливости.

Правоту Нуманта Аврелий отчасти допускает, если эта орясина надеется получить свободу, став непобедимым гладиатором, ее достойным. Но для этого сначала следует стать искусным умелым бойцом, а не мешком с отрубями, на котором отрабатывают кулачные удары.

— …Еще раз, остолоп, явишься с расквашенной до неприличия рожей, Геркулесом и Христом клянусь, зверский фактотум Пуэр Робустус тебя высечет на оба семиса, на полный афедрон в три дюжины, — вспомнил Аврелий свое зловещее предостережение орясине Нуманту. — Целых девятнадцать лет оболтусу, а соображения меньше, чем у петуха на заборе!

Иначе сказать, не выбранить осла никак нельзя, если ученику Аврелию профессор Клодий поставил на вид неприличный облик раба, сопровождающего его в школу. Неровен час и самому достанется розгами не за что и ни про что из-за не в меру драчливого петуха Нуманта, упорно и усердно упражняющегося в панкратии в гладиаторской школе на основании поддельной просьбы и настоящих денег, заплаченных за его обучение будто бы куриалом Патриком Августином из Тагасты.