Иван Катавасов - Блаженство по Августину

О новорожденной дочери, о младшем сыне матрона Моника и думать забыла, сколь скоро к ней вернулся старший. К ее приятному удивлению, он предстал перед матерью семейства чуть ли не совершеннолетним серьезным донельзя молодым мужчиной.

В четырнадцать лет о многом можно всерьез призадуматься, немало понять, если не словесно, то неизреченно и чувственно осознать. Оказывается, его мать вовсе не грозная пожилая матрона, направо и налево щедро раздающая затрещины и оплеухи всем чадам и домочадцам, но красивая и привлекательная во цвете зрелой женственности довольно молодая женщина, какая только-только перешагнула рубеж тридцатипятилетнего возраста.

Ему даже захотелось как-нибудь воочию убедиться, сколь пышными и округлыми выглядят ее обнаженные женские груди без утесняющей их кинкты и складок широкой столы. Но это непристойное пожелание от тут же отогнал прочь, припомнив рассказы римских историков о разнузданном кесаре Нероне и его отношениях со своей родительницей Агриппиной, кого он распорядился умертвить, а потом ощупывал ее нагое тело с развязными прибаутками.

Старинными историями и правдивыми сказаниями историков-анналистов Аврелий устремленно увлекся лишь в этом году. Тогда как заядло читать эпические и прочие артистически измысленные повествования он начал уж давно… должно быть, с позапрошлого лета, когда пригласили играть в гарпастон против чужих школяров-грамматиков.

После же у него учеба пошла как-то легко и гладко, словно по имперским военным дорогам, какие на века, утверждая и подтверждая власть Великого Рима, замостили ровными каменными плитами легионеры и рабы. Будь то с запада на восток, вперед ли назад, возвращаясь к повторению пройденного, с юга на север и обратно, по проторенным путям школьных знаний желательно двигаться вширь и вглубь в различных направлениях и осмыслениях усваиваемого учебного материала.

Жизнь учит и школит несколько иначе; ее непроизвольная случайная школа зачастую вынуждает человека бессмысленно кружиться по разбитым дорогам житейских испытаний и передряг. Вне путеводительства и произволения свыше извилисты и тернисты людские пути от рождения до смерти, порой, кому-то кажется, ведущие в никуда, в пустоту, в забвение, облыжно обещающее будто бы вечный кладбищенский покой.

Показалось ли это Аврелию или же оно так произошло по сути дела, но его отец очутился между идоложертвенным камнем и святыней, в каком бы синкретическом вероисповедании их ни принимать.

Патрик не то чтобы постарел и близкой смерти испугался, но смотрится каким-то опустошенным, вдруг лишившимся малой, но существенной частицы мыслящей души. Будто его нетленная душа, однажды ненадолго покинув тело, вернулась в него в неполном, в недостаточном образе-отражении то ли своей божественной первопричины, то ли сатанинской сути отпавшего от Бога злого духа, ее терзающего.

Внешне, в темпераменте и в поведении Патрик вроде бы не очень изменился. По крайней мере, присущего ему скептического жизнелюбия, саркастического отношения к жизненным невзгодам и общежитейским установлениям до конца не утратил.

К большому неудовольствию Моники, за семейным праздничным обедом по оказии четырнадцатилетия и юбилейного наречения именем первенца он громогласно потешался над тем, почему в угоду благочестивым деловым партнерам и докучным набожным родственникам приписался в христианские катехумены.

Бог с вами, ближние наши! И Никейский символ веры он без остатка разделяет, в чем поклялся всеми лебедиными или страусиными яйцами, снесенными Ледой. Разрази его Юпитер, если это не так, громом и молнией, или золотым дождем, не сходя с места и не выходя из-за стола…

Кое-какую крепость духа и цельность натуры отец все же таки себе возвратил, не глядя на то, что в один ненастный несчастный день холодной февральской весной потерял едва ли не целиком патримониальное денежное состояние и наследственное от бабки Ливиллы достояние, опрометчиво вложенные в колонии за южными порубежными горами. Один неукротимый набег разбойных номадов, и у него остались лишь горелые головни на месте усадебных построек, а рядом — истыканные стрелами и копьями тела его вооруженных работников и стражников. Колонов-земледельцев, рабов, табуны коней дикие черные кочевники угнали далеко в степи на юго-восток за безбрежные Ливийские болота.

От общесемейного и без того незначительного благосостояния уцелела всего-навсего материнская контрактная часть в виде дома в Тагасте, а также немногих скудных югеров виноградников и оливковых плантаций за городом. Так Моника обрела хозяйственную власть, но к неудачливому мужу стала относиться с еще большей нежностью и любить его крепче. Именно для него она прихорашивалась, расцвела грешным делом и телом, — позднее сделает безошибочный вывод Аврелий Августин.

Вместе с тем Моника неустанно молила Бога за беспутного супруга, все еще остававшегося наполовину суевером-гентилем, истово просила укрепить его дух и направить на христианские пути истинные.

Для истого христианина Ваги Романиана, дельного партнера Патрика, южные потери и убытки оказались не столь ощутимыми в совокупном семейном богатстве и благоденствии тагастийских Романианов. Хорошенько подумав, он с лета принял обязательство платить за дорогостоящее обучение Аврелия в грамматической школе профессора Скрибона.

Знает ли неоскудевающая правая рука дающего, чего делает, что подсчитывает левая? — вопрос еще тот как в логиях Христовых, так и в экономической жизнедеятельности человеческой. Возможно, Вага Романиан чувствовал в какой-то мере вину за полное разорение, постигшее Патрика Августина. Ибо многим земнородно верующим желательно откупиться от Бога и от собственной совести большим или малым подаянием.

Вероятно, таким подобием он учинил внеочередные каникулы двум школярам-грамматикам. Злоехидного Клодия так крестным знамением осенил, что тот им у ворот школы доброго пути пожелал с поклоном.

Помимо того, видимо, благовестно или же ввиду иных предпосылок Вага не пожелал сказать Патрику, что намерен выдавать его сыну Аврелию деньги на юношеские обиходные расходы. Притом в равной доле со Скевием!!!

О том он их обоих, экспромтом радостных каникуляриев, строго-престрого предупредил по дороге из Мадавры в Тагасту:

— Не то многое изменится к худшему, мои мальчики… Без малейших вам в дальнейшем добра и добросердечности…

Отрадному весомому серебряному аргументу и стар и млад повинуются. Прежде всего те, у кого легковесное золотое имя, а серебро никогда раньше не утяжеляло благоприятно пояс туники. Тем приятнее будет внести личную долю в общий товарищеский пекуний.