Валерий Замыслов - Чертово яблоко (Сказание о «картофельном» бунте)

Забывшись, она довольно далеко отошла от угодья и оказалась в приозерных тростниках, где незаметно очутился и Корней Букан.

К счастью, Стенька углядел, в каком направлении удалялась от сенокоса Настенка, и когда все принялись продолжать работу, парень хмыкнул. И зачем в тростники убежала? Разве что по девичьей потребе? Но Настенка не появилась ни через пять, ни через десять минут.

Решил поискать.

Стенька наткнулся на дикую сцену. Приказчик, разодрав Настенкину ситцевую кофточку и зажав одной рукой ее рот, другой — норовил раздвинуть оголенные ноги.

Настенка изо всех сил упиралась, но где уж хрупкой девушке сладить с силой Букана, удвоенной неистребимой похотью.

Рядом, потряхивая уздечкой, стоял, храпел и бил копытом мухортый [38]конь, кося фиолетовым глазом на борющихся людей.

— Ах ты, сволочь! — яростно воскликнул Стенька и, приподняв приказчика за воротник двубортного сюртука, с силой ударил его кулаком в лицо. Удар его был настолько дюжим, что изо рта Букана вылетели три зуба.

С трудом приподнявшись с земли и утирая рукавом суконного сюртука кровь, приказчик прошепелявил:

— На кушки порежу, шобака!

— Давай, давай. Может, добавить?

— Не жить тебе, шобака!

Букан, поняв, что с богатыристым Стенькой ему не управиться, взгромоздился на коня и умчал в свои хоромы.

— Ну, как ты? Цела, невредима?

— Цела, Стенечка. Спасибо, ты подоспел. Кофточку жалко, в клочья разодрал, на люди стыдно показаться.

— Глупенькая, нашла чего жалеть.

Стенька тотчас скинул с себя кумачовую рубаху и протянул девушке.

— А как же ты? — растерялась Настенка.

— Надевай! Я в сторонку отойду.

Когда Стенька и Настенка вышли к угодью, народ подивился: парень идет в одних портках, а на девушке вместо кофточки длинная, ниже колен кумачовая рубаха.

— Нет, ты глянь на них. Никак, в тростниках хороводились [39]!

Стенька сердитыми глазами посмотрел на крикнувшего парня, а Настенке тихо изронил:

— Идем в село, а то расспросов не оберешься.

— Хорошо, Стенечка…

Букан затаил на Стеньку непомерную злобу. Какой-то деревенский вахлак посмел поднять на него руку. Сын крепостного крестьянина. Быдло! Ну, погоди, сучий сын!

Корней Африканыч долго обдумывал, как отомстить бунтовщику, и, наконец, измыслил. Позвал к себе ближнего дворового человека, которому доверял и поручал самые темные дела.

— Вот что, Порфишка. Штеньку Грачева знаешь?

— Как не знать? На тальянке наяривает, а у бывшего бурмистра чуть ли коня не выкрал. Хулиганистый.

— Не то слово [40], Порфишка. Этот быдло посмел ударить кулаком приказчика, их сиятельства князя Голицына.

— Вона. Выходит, это тот самый бунтовщик, кой…

— Тот самый, Порфишка. Теперь надо ехать в губернию к дантисту, но, прежде всего, надо с бунтовщиком поквитаться.

Порфишка, человек слегка сутулый, рыжебородый, с колючими глазами; сложения крепкого; нравом жесток, ради денег мать родную не пожалеет. Букану бесконечно предан.

— Дубиной ночью перелобанить — и вся недолга, хозяин?

— Слишком легкая смерть, Порфишка. Надо его в подвал затянуть да помучить, иглы под ногти вбить да кости переломать, чтоб всю оставшуюся жизнь из избы не мог выползти.

— Добро, хозяин… Но как в подвал заманить?

— Сей вахлак коней любит. Ночью встретишь его и скажешь, что у приказчика цыган норовил коня угнать, но удалось сего цыгана поймать. Он-де повинился, что со Стенькой сладился. Вахлак заерепенится, а ты на сей крючок его и поймаешь. Коль сговору не было, докажи. Цыгана в сторожке заперли. Как Стенька в сторожку явится, тут его и охомутаем.

— Ловко придумал, хозяин.

— Самое главное, Порфишка, чтобы никто в селе не узнал, как ты шел с этим гаденышем в сторожку.

— И не узнают. По ночам он девку свою провожает, ее дом на околице. Тронется назад — я к нему. Втихаря приведу, хозяин.

Получилось всё, как по-писаному. Проводив Настенку, Стенька повернул было к дому, как к нему подскочил Порфишка и рассказал о попытке угона коня и цыгане.

— Какой сговор?! С ума спятил, Порфишка?

— Я за язык цыгана не тянул. Коль не боишься, пойдем к нему в сторожку.

— Пойдем! Я этому цыгану тумака дам.

В сторожке, конечно же, никакого цыгана не было, но на Стеньку какие-то неведомые люди (ночью никого не видать) накинули широкую рыбачью сеть, надежно связали веревками, отнесли в каменный подвал дома Букана и вдели на ноги колодки.

Неведомые люди тотчас удалились, и только после этого Порфишка засветил фонарь, висевший на стене.

— Попался, паря… Давай-ка я тебя еще и к цепи прикую. Ты ведь у нас больно прыткий.

Вокруг шеи Стеньки оказался железный ошейник.

— Ну, вот теперь ты никуда не денешься. Не зябко тут? Ничо, подогреем.

Порфишка снял со стены плеть и несколько раз ударил ею по телу Стеньки.

— Да ты что, пес, делаешь?! — взвился, дернувшись всем телом, Стенька, но железный ошейник еще больше стянул горло.

— А это тебе за пса!

И вновь последовало несколько хлестких ударов.

— Ну, как, согрелся? Это еще тебе цветочки. Утречком хозяин пожалует. Вот тогда держись, паря. Покудова.

Порфишка вышел. Нудно скрипнула железная дверь, звякнул засов.

Стенька, превозмогая боль, оглядел свое узилище. Так вот оно какое! В селе давно говорили, что приказчик приспособил свой каменный подклет не только для хранения овощей, товаров и разного домашнего скарба, но и для наказания в нем особо провинившихся людей, для чего в подклете отгорожен небольшой, но страшный застенок, какие до сих пор имелись в некоторых помещичьих владениях.

«И впрямь застенок, — подумалось Стеньке. — Оковы, колодки, на стенах висят плетки, кнуты, клещи, Ну и ну!».

Горькая усмешка скривила губы. Попался, как недоумок. Ведь мог бы предугадать, зачем его ведет к дому приказчика Порфишка. Букан, конечно же, не простит ему такого зубодробительного тычка. «На куски порежу, собака!» Этот злобный человек и впрямь может его искалечить, и ничего с этим не поделаешь. Заковали, как государственного преступника, и жди теперь палача. Хоть бы кому весточку подать, но в застенке даже щелочки на улицу нет.

Неужели пропал ты, Стенька? Приказчик может сделать самое жуткое — погубит и закопает, как собаку. Никто и не узнает, куда запропал Стенька, так как никто не видел, как он шел к сторожке дома Букана. В первую очередь хватятся отец с матерью. Но первые три дня они шибко горевать не станут, ибо знают, что «непутевый сынок» может податься на заработки в трактир Абрама Мягкова, что иногда уже и случалось. Стенька на пару с гармонистом Васей, порой, получали немалый куш, хотя большую часть заработка отдавали хозяину заведения. Стенька, надо отдать ему должное, деньгами не сорил: полностью отдавал отцу, на что тот говаривал: