Валерий Замыслов - Святая Русь - Полководец Дмитрий (Сын Александра Невского)

- Ох, не вернется, дядя Гриша, не вернется. Коснулось оно меня ласковым крылом и упорхнуло.

Как ни успокаивали постояльцы Марийку, но она всё продолжала предаваться печали и сохнуть на глазах. И всё себя упрекала. Ну, как же так приключилось, что она лишилась чувств, когда добрые люди вынули из ее рта тряпицу? Очнулась лишь на четвертый день, и только тогда поведала о своем ненаглядном Васеньке. Слишком поздно дошла весть до княжьих людей. Они хоть и учинили погоню, но немцев, как след простыл.

В первые два дня у Марийки еще теплилась надежда: в реке тело ее суженого не обнаружили. Выходит, не кинули немцы Васеньку в Трубеж, и он жив остался. Может, вот-вот объявится… Но шли дни, недели, месяцы, а об ее Васеньке ни слуху, ни духу. Значит, тайком вывезли его чужеземцы в дремучий лес и загубили.

Правда, иногда приходили к Марийке и другие мысли:

«Нет, нет, Васенька жив. Есть же Бог на свете. Ее суженый - человек чистый, жил без греха. Должен же его защитить Господь».

Однако всё путалось в голове, и чем больше она оставалась в неведении, тем всё горестнее ей становилось жить. Поникшая, вся в слезах, зачастила в слободской храм, а то и в сам Спасо-Преображенский собор и часами молилась, молилась, прося у Спасителя и пресвятой Богородицы милости для Васеньки. Но утешения в душе так и не находила.

Как-то, сходя с паперти храма, к ней подошла согбенная, седенькая старушка в сермяжном облачении. Опираясь на клюку, глянула на Марийку выцветшими глазами и тихо молвила:

- Ты уж прости меня, касатушка. Частенько в храме тебя примечаю… Чую, горе у тебя большое.

- Горе, бабушка Меланья, - кивнула Марийка. - И такое горе, что жить не хочется.

- Вижу, вижу, касатушка… Знать, ведаешь меня?

- Да я, почитай, бабушка, всех в городе ведаю.

- Вот и ладно, касатушка… Не зайдешь ли в мою избенку. Одной-то мне сидеть - докука. А я с тобой потолковать хочу о твоей напасти. Я ведь тебя, касатушка, с малых лет ведаю. Одна ты по городу без родительского присмотра бродишь. Марийкой тебя кличут.

- Истинно, бабушка.

Избенка старушки, хоть и маленькая, неказистая, но опрятная. Всё выметено, выскоблено, вычищено. Пожитков совсем мало: спальная лавка, кадушка с водой подле печи, лохань 114, светец 115, небольшой столец, покрытый белой холщовой скатертью, икона пресвятой Богородицы в красном углу, с мерцающей неугасимой лампадкой.

Старушка указала Марийке на лавку и ласково молвила:

- Откройся мне, касатушка, хотя не всякий человек чужому о своей беде поведает.

- Не всякому, бабушка Меланья. Чужое горе не болит, а вот тебе откроюсь. Чую, сердце у тебя доброе. Всё тебе расскажу да поплачу.

Выслушала старушка Марийку, вздохнула, погладила легкой, почти невесомой ладошкой девушку по светловолосой голове, малость подумала и изрекла:

- Слышала я о твоем несчастье. В городе о пропаже купца всякий ведает. Но не чаяла я про вашу любовь великую. То не каждому суждено. Однако дело твое тяжкое, туманное. То ли сгиб твой добрый молодец, то ли живехоньким остался. Вот и мечется душа твоя. Неведение хуже худой вести. Так можно, касатушка, вконец захиреть.

- Так как же быть-то, бабушка Меланья, коль жизнь не мила?

- А я вот что покумекала… Сходи-ка ты, касатушка к Мерянскому богу, да спытай у него о своем суженом.

- К Синему камню?! - изумилась Марийка. - Но ведь святые отцы его осуждают, не велят к нему ходить. Грех-де это, бабушка.

- Это ныне грех, а исстари камню Синему весь народ поклонялся и молился ему, как самому первому богу… А разве широка масленица - грех, аль обереги нивы от нечистой силы? А девичьи гадания в крещенье Господне? Да мало ли какие древние обряды Русь блюдет, на кои церковные батюшки запрет накладывают. Не так ли, касатушка?

- Так, бабушка Меланья, - неуверенно произнесла Марийка.

- Чую, робеешь, девонька. Так-то нельзя. К Мерянскому богу надо с твердым сердцем ступать.

- Не буду робеть, бабушка, - вытирая слезы, молвила Марийка. - Сегодня же и схожу.

Старушка несогласно замотала головой:

- Седни нельзя, касатушка. К Мерянскому богу лучше в самое доранье ходить, в сумеречь, дабы никто тебя не зрел. Так уж исстари повелось. Наберись смелости и ступай.

- Схожу, бабушка.

Вернулась в свою избу Марийка возбужденная. Авдотья сидела за прялкой, а Гришка Малыга, придвинувшись к светцу, плел мережу. Посадская голь, кормившаяся в лихолетье одной рыбой, часто заказывала умельцу те или иные рыболовные снасти.

Гришка и Авдотья глянули на Марийку и заметили: на этот раз вернулась девушка из храма без слез и, скинув с себя чеботы и старую баранью шубейку, молчком залезла на полати.

-Аль зазябла, дочка? - спросила Авдотья. - На улице студень-зимник 116подваливает. Эк, ветрило-то завывает, да и снег в оконце бьет.

Марийка ничего не ответила. Постояльцы переглянулись и продолжали своё дело.

Авдотья, суча из пряжи нитку, подумала:

«Замкнулась дочка. Пришла в избу и будто никого не видит и ничего не слышит. В себя ушла. Уж лучше бы полегоньку чего-то делала да потихоньку плакала, а тут появилась какая-то странная, окаменевшая, от всего отрешенная. Как бы, не приведи Господь, умом не тронулась. Тогда - совсем беда».

А Марийка готовила себя к завтрашнему раннему утру. Бабушка Меланья велела идти к Мерянскому богу в сумеречь и с отважным сердцем. Только бы не отступиться и набраться сил!

Не сошла Марийка с полатей и к вечерней трапезе, чем еще больше встревожила Авдотью:

- Что с тобой, доченька? Уж не захворала ли?

- Во здравии я, тетя Адотья.

И больше - ни слова.

Еще больше удивилась постоялица, когда Марийка с первыми петухами сползла с полатей, обулась и накинула на себя шубейку.

- Ты куда это снарядилась, дочка? - поднялась с лавки Авдотья. - Ночь на дворе.

- Надо мне… Утром вернусь, - расплывчато отозвалась Марийка - и вон из избы.

Авдотья тотчас принялась расталкивать похрапывающего супруга.

- Вставай, Гриша. Да вставай же борзее!.. Марийка, кажись, рехнулась. Обулась, оделась и куда-то пошла. Это ночью-то! Давай-ка следом за ней.

Гришка Малыга, скорый на ногу, быстренько облачился и выскочил из избы. На улице было еще темно. На Переяславль обрушился густой, мохнатый снег, щедро засыпая соломенные крыши домов посадской черни, дорогу и тропинки.

От крыльца виднелись свежие следы.

«Слава тебе, Господи, - перекрестился Гришка. - А то бы ищи ветра в поле».

Пошел по следам.

Марийка, узким переулком, свернула в другую слободу, затем в третью, пока не миновала посад и не вышла к подошве Ярилиной горы.

«Господи, да куда же она подалась? - недоумевал Гришка Малыга. - Уж, не к хоромам ли князя Дмитрия Александровича? Но он неделю назад ушел в поход на ливонцев… Куда ж тогда? Совсем неподалеку Плещеево озеро, а в нем - несколько прорубей, приготовленных для ловли рыбы… Неужели повернет к озеру? Тогда дело явственное: Марийка надумала утопиться».