Валерий Замыслов - Святая Русь - Полководец Дмитрий (Сын Александра Невского)

- Ныне решается судьба Отчизны. Либо мы попадем под пяту Ливонского Ордена, либо дадим ему такой урок, что крестоносцы надолго забудут нападать на святую Русь. И сие будет зависеть от каждого из нас. Ныне я не потерплю никаких отговорок. Тот, кто не вольется со своей дружиной в общерусское войско, будет без пощады наказан. Я не только лишу его всяких чинов и вотчин, но и выставлю на вече.

Мелентий Коврига прибыл в свои хоромы чернее тучи. Его подавленный вид бросался всем дворовым людям в глаза.

- Аль случилось что, государь мой? - напугано вопросила супруга.

- Случилось. Будь он трижды проклят!.. Снаряжай в поход, Устинья. На рыцарей иду!

- На лыцарей?! - подивилась супруга и часто закрестилась. - Это что за народ такой? Николи такого не слышала. Никак, какие-то царские люди.

Устинья Якимовна была женщиной недалекой, и, как большинство боярских жен, вела замкнутый образ жизни. О татарах, вестимо, она ведала, а вот о «лыцарях»…

- Какие царские люди! - сорвался на крик Мелентий Петрович. - Дура набитая! То - злее самого лютого ордынца! Снаряжай в поход, сказываю!..

«Снаряжать в поход» для Устиньи означало снабдить войско боярина кормовыми запасами: напечь, насушить, навялить всякой снеди

- На сколь дён, государь мой?

- Каких дён?! - вновь взвился раздраженный Мелентий Петрович. - Дай Бог живехоньким через полгода воротиться. На край света посылает меня наш разлюбезный князюшка. К Варяжскому морю! Копье ему в брюхо.

О Варяжском море Устинья тоже не слышала, а вот слово «полгода» произвело на нее такое сильное впечатление, что она оторопело ахнула и всем своим дородным телом плюхнулась на лавку.

- Пресвятая Богородица! Это сколь же корму надо заготовить на твое воинство! Да мне с поварихами и за неделю не управиться.

- Выступаю через три дня. И не сиди колодой!

Коврига махнул на ошарашенную супругу рукой, вышел из хором и приказал позвать конюшего 118, дабы подсчитать, сколько потребуется взять в поход подвод, возниц и лошадей из боярского табуна. Боже милосердный, сколь же всего понадобиться! А какие убытки придется понести! Ну и князь Митька, ну и злодей. Такой великий урон вотчине нанес! Одних добрых лошадей сколь пропадет. Война-то, чу, будет нещадная.

Когда Мелентий Коврига увидел на себе взгляд молодого князя в гридне и услышал его строгие слова, то первым делом подумал:

«Не высоко ли вознесся, Митька? Я тебе не смерд, и не холоп, а вольный человек. Никто тебе не давал права старозаветные устои рушить. Седни я служу у тебя, а завтра могу и к другому князю податься. И ничего ты со мной не сможешь содеять. Любой боярин или дружинник по старине волен покинуть тебя, так что поубавь свою спесь… Так, пожалуй, и сделаю. Возьму, да и переметнусь к другому удельному князю. Завтра же переметнусь! Буде Митьке служить».

Но когда Мелентий Петрович перебрал в уме всех удельных ростово-суздальских князей, то лицо его стало кислым. Все князья в немалой дружбе с Митькой Переяславским, едва ли они примут его, Ковригу, к себе на службу… Тогда, может, в древний Киев отъехать? «Мать городов русских». Но в Киеве столь много своих бояр, что среди них не мудрено и затеряться, и никакой выгоды не получить… А уж про Новгород, Псков и Галич - и говорить неча. Там бояре дерзки и своевольны, готовы друг другу горло перегрызть.

В стольный град Владимир, к Ярославу Ярославичу? Доброе место. Великий князь наверняка бы его принял. Даже рад был: бегут от неугодного племянника бояре! То-то бы слух по всем уделам распустил. Но к Ярославу идти - время неподходящее. Великий князь даже своих сыновей, Святослава и Михаила, в поход отправил… Нет, как ни крути, как ни верти, а придется остаться в Переяславле. А коль так - идти в злосчастный поход. Другого пути нет. Теперь главное, ежели и впрямь с ливонцем сражаться надлежит, крепко голову поберечь. Ох, каким надо усторжливым быть! Помоги живу остаться, Господи.

Мелентий Коврига, забыв про окружающих, перекрестился.

А Сергуня Шибан усмешливо подумал:

«Трусоват наш боярин. Еще и до сечи далеко, а он уж у Бога милости просит. Ох, как не хотелось идти ему в поход. Какими только словами князя Дмитрия не поносил! Он только до девок наипервейший храбрец. До сих пор Марийку вспоминает, да его, Сергуню поругивает. Упустил-де красну-девку, дурья башка. Девка-то смачная, для утехи лучше не найдешь. Знает толк в девках старый кобель… А вот Марийку жалко. Не везет девушке. В Переяславле только и разговоров. Повстречался Марийке молодой купец Васютка Скитник, сын важного человека Лазуты Егорыча, кой самому ростовскому князю служит. Полюбили-де друг друга, но любовь их была недолгая: убили немецкие купцы Васютку. А за что? Один Бог ведает. Вот как в жизни бывает. Марийке этой надо в ноги поклониться. Она его, Сергуню, от лихих людей спасла, а то бы лежать ему убитым посреди леса. Славная девушка, а он еще норовил ее к боярину утащить. А человек этот - и вовсе дрянь.

Коврига не только великий прелюбодей и худой воин, но и страшно пугливый боярин, когда садится за стол. Мелентий Петрович боится отравного зелья. Нет-нет, да и молвит ближнему послужильцу:

- Сколь именитых людей отравили, и не токмо татаре, а свои же дворовые люди. Глаз да глаз за ними!

Коврига завел строго установленный порядок кормления. Ключник испытывался перед дворецким 119. Он ставил перед ним яства и всё отведывал. Дворецкий, отведав, относил поднос стольнику; тот же, приняв блюдо, должен был покушать в глазах боярина, прежде чем ставить к нему на стол. А чашник, как поднести пить своему властелину, сам отливал в ковш и выпивал, и уж потом подносил к боярину. То же самое происходило и с всякими лекарствами в виде порошков, «пользительных» настоек и отваров 120.

Сергуня вновь глянул на боярина и вздохнул. Ратоборцем его не назовешь. Меч Ковриги, поди, заржавел в злаченых ножнах. Побаивается битв Мелентий Петрович. А ведь боярин, хоть и в годах, но в доброй силе. На медведя можно выпускать. Так нет: чуть, где сеча - к обозу жмется.

Сам же, Сергуня Шибан, побоищ не чурался. Не раз бывал он в сечах, и никто не мог ткнуть в него пальцем и сказать, что Шибан в сражениях труслив как заяц. Напротив, бывалые воины его похваливали: молодец-де, Сергуня, лихо бился, не то, что твой боярин.

Шибан принимал похвалу, как должное. Принимал с достоинством. Своего меча он не посрамит ни в какой битве. Что же касается боярина Ковриги, то Сергуня (особенно после неудачного похищения Марийки) стал всё чаще помышлять - навсегда покинуть Мелентия Петровича. Не к лицу ему, отважному и вольному человеку, выполнять гнусные поручения похотливого Ковриги. В этом походе он отличиться в боях с крестоносцами, и попросится в дружину князя Дмитрия Александровича.