Валерий Замыслов - Святая Русь - Полководец Дмитрий (Сын Александра Невского)

Малыга озадаченно остановился, поскреб заскорузлыми перстами заснеженную бороду в напряженном ожидании.

Наступал робкий зимний рассвет. Гришка с трудом разглядел неотчетливую фигурку Марийки, которая, миновав Ярилину гору, двинулась к старинной деревне, а затем стала подниматься на холм, на коем смутно проглядывался огромный валун.

Сердце Гришки Малыги дрогнуло: Марийка восходила к Мерянскому богу, прозванному в народе «Синим камнем». Что она задумала?

Гришка встал за деревцо и затаился. А Марийка, взойдя на холм, несколько раз перекрестилась, постояла чуток, словно к чему-то прислушиваясь, а потом, низко поклонившись Мерянскому богу, надолго припала к нему грудью.

Гришка ведал: древний языческий бог и в нынешние времена почитался в народе. К нему, невзирая на запрет переяславского епископа, продолжали ходить, поклоняться и обращаться с разными мольбами. И уважение к Синему камню было настолько велико, что владыка никак не мог выветрить из голов своей паствы, что время языческих обрядов давно ушло, и что они несут только пагубу.

Но, как и везде по Руси, языческие обряды по-прежнему справлялись (и будут справляться еще многие века).

Добрый час пребывала Марийка у Мерянского бога, а когда, наконец, отошла от него и стала спускаться с холма, наступило уже светлое утро.

Ведала бы Марийка, что произошло с Синим камнем потом.

(Мерянский бог в нынешние времена расположился неподалеку от Ярилиной горы, подле небольшого ручья Рябцовки, выбегавшего из оврага около деревни Криушкино. Громадный сероватый валун ледникового периода «не сидел на месте», его постоянно беспокоили весенние льды, сдвигая с места. Ныне он наклонился к Плещееву озеру, понемногу сползая в песок. В глубокой древности меряне-язычники поклонялись и Синему камню. В те далекие времена, как гласит местное предание, он находился на возвышенном месте, неподалеку от современной Борисоглебской слободы. Возле него устраивались обряды моления и жертвоприношения. Даже с принятием христианства Синий камень в течение веков почитался местным населением, что вызывало немало беспокойства у церковников, считавших несовместимым пребывание языческого божества возле православного монастыря.

По приказу царя Василия Шуйского камень был зарыт в глубокой яме, где он пролежал около двух столетий. Но структура почвы нарушалась, весенние паводки исподволь размывали яму, и вскоре он вновь предстал перед жителями, привлекая к себе еще больше поклонников.

В 1788 году решено было использовать камень под фундамент строившейся в то время городской церкви. Мерянский бог был водружен на большие сани, и его повезли по льду озера. Однако лед не выдержал огромнейшей тяжести, треснул, и камень ушел под воду. Весенние, южные ветры, гнавшие лед к северу, тащили за собой и камень. Через 70 лет его постепенно вынесло льдами на берег.

В прошлом веке на страницах губернских газет шла полемика о том, какие силы подняли Синий камень на берег. Высказывались разные мнения, вплоть до действия магнитного притяжения берегового грунта.

Наиболее убедительной оказалась точка зрения историка Н.М. Меморского, который утверждал, что камень был поднят на берег силою весенних льдов.

В настоящее время камень, совершивший много тысяч лет тому назад длительное путешествие со Скандинавского полуострова, забытый «бог» мерянских племен, мирно лежит на берегу Плещеева озера…

Марийка вернулась в избу (Гришка ушел домой заранее) с просветленным лицом.

- Жив мой любимый Васенька. Жив!

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Г л а в а 1

ПОХОД НА ЛИВОНИЮ

Упругий знобкий ветер, кидая на ратников секучий холодный снег, сердито гудел с самого утра.

Боярин Мелентий Коврига, подняв меховой воротник стеганого бараньего полушубка, и нахлобучив на крупный мясистый нос лисью шапку с малиновым верхом, озлоблено думал:

«И чего ради князь Митька этот поход задумал? Чего ему в теплых хоромах не сиделось? Эк куды поперся. В Неметчину! Глянь, какое войско на крестоносцев поднял. Первым воеводой идет. Славы ему захотелось. Юрьева ему мало, ныне Раковор подавай. А сей город, чу, неприступный. Ходил на него псковский выскочка Довмонт, да по шапке получил. Вспять прибежал. Мудрено-де без пороков ливонскую крепость осилить. А ты чего думал?… Да и с пороками толку не будет. Экого умельца князь Митька выискал. Бражника Аниську Талалая! Он зелье 117лопать великий искусник, а не осадные орудья мастерить».

Трясясь на пегой лошади, Коврига оглянулся на обоз.

«Вон его пороки тащат на санях. Сколь лошадей из сил выбиваются! Пять недель в Новгороде передвижные башни для осадных машин топорами тюкали. Митька, забыв все дела, ежедень подле плотников и Аниськи крутился, каждое бревно ощупывал, будто невесту себе выбирал. А толку? Башни его либо на полдороге развалятся, либо ночью вражьи лазутчики спалят. И не токмо ливонские. Литва тоже неприятельская страна. Она никогда Довмонту не простит. В любой час может рать уколоть. Не шибко по нутру ливам русская рать. Хуже того - совсем не по нутру. Лев, сын Даниила Галицкого, взял да и порешил короля Воишелка. Вот те и добрый мир, князь Митька. В лужу ты сел со своей затеей. И до чего ж переяславский князь опрометчив. Хотел отворотить от пня, а наехал на колоду. Нет, князюшка, ты хоть и сказывал, что Литву пройдешь с войском без помехи, да не тут-то было. Сторонники Воишелка столь пакостей могут натворить, что не расхлебаешь. Кабы вспять не повернул, Митька.. Вот бы радость была для всех ратников! Охота ли им тащиться, да еще в стылую зиму, к черту на кулички. К самому Варяжскому морю. Никому не охота!».

За спиной боярина ехал ближний его послужилец-дружинник, Сергуня Шибан. Бараний полушубок обтянул крутые плечи, черная окладистая борода заиндевела, покрылась сосульками.

Боярин иногда оглядывался на своих воинов, и Сергуня видел его недовольное лицо. Мелентий Петрович явно раздосадован. Не любитель он ходить в большие и далекие походы. Зачастую уклонялся, прикидывался недужным, но в этот поход пришлось ему снаряжаться. Напугал его князь Дмитрий, крепко напугал!

Еще в Переяславле, куда собирались ростово-суздальские дружины, Дмитрий, на совете своих «княжьих мужей, поглядывая на боярина Ковригу, недвусмысленно и резко заявил: