Валерий Замыслов - Иван Сусанин

— Свадьба — по старинному обряду.

Сабинка сник.

— Не суметь мне, Иван Осипыч. Почитай, весь обряд забыл, да и говорун из меня никудышный. Всё дело спорчу. Мать же намедни ногу подвернула, едва ковыляет.

— Жаль, Сабинка. Надо сватов подыскать. Потолкуй с мужиками, стариков опроси. Они, небось, кое-что и помнят.

— Потолкую.

И начались для Сабинки хлопоты! Первым делом надлежало выбрать сваху и свата. Мужики, конечно, кое-что помнили из свадебных обрядов, но каждая свадьба была с особыми изюминками, кои и вносили сумятицу. И долго бы не пришли к единому выводу мужики, если бы им не подвернулся звонарь Епишка.

— Проще простого, православные. Я в Костроме десятки раз в сватах ходил. Всё до мелочей помню.

— Брешешь, Епишка.

— У отца Евсевия справьтесь.

Справились, на что батюшка изрек:

— С молодых лет Епишка в скоморохах ходил. Частенько на боярских пирах и свадьбах обитался. Костромской владыка, царство ему небесное, непотребные дела скоморохов пресек, тогда Епишка сватом заделался. Отец же его в Ипатьевском монастыре отменным звонарем был, иногда и Епишку на колокольню брал. Тот хоть и бадяжный [179] Бадяжник — шут, затейник, весельчак. , но к каждому делу был схватчив. После кончины отца, зело добрым звонарем стал, однако в обители великий грех содеял. В Светлое Воскресение Господа нашего нерукотворного надлежало Епишке праздничный звон учинить, а тот на колокольне уснул, понеже его зеленый змий свалил. Игумен выгнал Епишку, а тут в Домнине храм воскресения возвели. Владыка меня на сей храм благословил, но упредил: искусные звонари — редкость, послать некого. Правда, есть один мастер, да зело винцо уважает. Коль даст зарок и клятву Спасителю, что с усердием будет храму служить, с собой возьми. Взял и пока слово свое держит. В урочное время всегда в колокол ударит, но от винца его, раба грешного, не отвадишь. Как с колокольни слезет, всюду чару рыщет, аки зверь лесной добычу.

— Изрядно ли Епишка свашил, батюшка?

— Изрядно, дети мои. Токмо пригляд за ним нужен.

— Приглянем, отче.

Мужики, благо после страды больших дел не было, и предстояла сытная свадьба, подались к звонарю.

— Так и быть, Епишка, быть тебе сватом.

И все же один из мужиков усомнился:

— Как бы чего лишнего не брякнул. Староста может и завернуть экого свата.

Епишка осерчал:

— Не пойду сватом.

— Да как же так? — подивились мужики. — То немалая честь от всего мира.

— Не пойду, еситное горе!

«Еситное горе» было для Епишки наивысшим сквернословием, но почему «еситное» мужики так и не познали.

Звонарь даже шапку оземь.

— Не пойду, коль мне доверья нет.

— Тьфу, дитё неразумное, — сплюнул один из почтенных стариков, дед Шишок. — Да кто о том говорил? Я того не слышал. А вы слышали, мужики?

— Не слышали! — хором закричали сосельники.

— Добрый сват Епишка!

Дед Шишок поднял над облезлым треухом сморщенный палец.

— Во! Чуешь, Епишка, как в тебя обчество верит?

— Чую, дедко, — рассмеялся Епишка, и лицо его приняло обычное плутоватое выражение. — Пойду свашить, да вот токмо, еситное горе, наряд у меня не боярский.

Наряд у Епишки и в самом деле был неважнецкий, но Шишок успокоил:

— Ничо, обрядим. А ну, православные, глянем в сундуки!

Испокон веков самую лучшую сряду на Руси хранили в сундуках. И часу не прошло, как стал Епишка хоть куда. Нашли для свата голубой суконный кафтан, шапку на лисьем меху и даже белые сапожки из юфти.

Сложнее дело оказалось с подбором свахи. Мужики и так и сяк прикидывали, но ни одна из баб на звание свахи не подходила.

Пришлось старосте идти в хоромы.

— Прошу прощения, барин. Дело у меня семейное. Дочь хочу замуж выдать.

— Доброе дело, Иван Осипович. Рад помощь оказать. В чем нужда?

— Да не столь она и велика, но и немала. Сваху не можем сыскать, дабы старинный обряд ведала.

— Чего ж искать, Иван Осипович? Не тебе ли знать, кто у нас старинные обряды ведает.

— Мамка Улита Власьевна, что твою дочь пестовала. Но, боюсь, откажет.

— Тебе, может, и откажет, а меня послушает. Не такая уж она и старая, во здравии и полном разуме. Так что будет тебе сваха.

— Не забуду твоей доброты, барин.

— Пустяки, Иван Осипович.

Улиту Власьевну даже уговаривать не пришлось. Обрадовалась:

— Докука мне без Ксенюшки. С превеликой охотой сватать пойду. Никогда простолюдинами не гнушалась. Я ведь тоже не дворянского рода. Засиделась тут.

Допрежь сенная девка Улита была кормилицей Ивана Васильевича, а затем пестовала его дочь…

Осенив крестом свата и сваху, дед Шишок повелел им шествовать к дому старосты. И те чинно пошли, но звонарь вдруг почему-то повернул вспять.

— Ох, недобрая примета. Расстроит нам свадьбу Епишка, — досадливо махнул рукой Шишок. — Чего тебе?

— Кочергу с помелом забыл. Без того сватать не ходят, — ответил Секира.

— Молодцом, Епишка, — одобрила Улита. — Ведаю о таком деле.

Вновь пошли: Улита с хлебом-солью, сват — с помелом да кочергой наперевес.

Иван Осипович свахой был весьма доволен, а вот Епишку принял с прохладцей.

«Баюн и бадяжник. Ужель другого мужика не сыскали?».

Однако сват оказался настолько почтительным, настолько степенно и толково свашил, что Иван Осипович начал помаленьку оттаивать. Понравились ему и кочерга с помелом, и хлеб-соль, и на диво обстоятельный разговор. Все-то вел Епишка по чину да обычаю, нигде палку не перегнул, нигде лишнего слова не брякнул. Будто век в сватах ходил.

И Улита постаралась. Голос ее мягкий и задушевный умилил Ивана Осиповича. Когда хозяин отведал хлеба-соли, Епишка облегченно вздохнул: дело к согласию.

— Хлеб-соль принимаю, а вас под образа сажаю, — молвил по обычаю Сусанин, с легким поклоном указав свату и свахе на красный угол.

Тут Епишка и вовсе возрадовался, да и Улита заулыбалась. Трижды земно поклонились они хозяину и чинно сели под образа.

Иван Осипович вытянул из-за иконы малый столбец.

— Дочь моя не сиротой росла. Приданое припасли. Что Бог дал, то и купцу-молодцу жалуем.

— Да купец и без приданого возьмет! — забыв про обычай, весело вскричал Епишка.

Иван Осипович нахмурился.

— Не нами заведено, сваток, не нам и заповедь рушить. Я, чай, не нищеброд, скопил дочери малость.

Сусанин придвинулся с рядной грамоткой к оконцу, и начал не спеша вычитывать приданое. И мужикам и жениху «по тому приданому» невеста «полюбилась». Теперь дело было за смотринами. Долго судили да рядили, кого выбрать в смотрильщицы, наконец, остановились на деревенской свахе Лукерье. Но больше всего споров выпало о «родне и гостях», кои должны были сопровождать Лукерью. Родня у жениха нашлось, а вот в «гости» набивалась вся деревня. Ведали: будет у Сусанина доброе угощение. Поднялся галдеж, кой едва унял дед Шишок: