Валерий Замыслов - Град Ярославль

— Уверен?

— Уверен, Василий Петрович. Приспело самое время святой Руси на врагов подниматься, иначе державе будет сквернее, чем при ордынском иге. Народ отдаст последнее, как это случилось в Нижнем Новгороде.

— Весьма рад твоему воззрению, Дмитрий Михайлыч, весьма рад, — раздумчиво произнес Морозов. Некоторое время помолчав, он вновь спросил:

— Чем вызвана длительная остановка?

Пожарский понял, что боярин его прощупывает, это заметно по его пристально натуженным глазам. Откровенно ответить на последний вопрос — раскрыть план дальнейших действий. А если в Морозове проявится шатость? Тогда о его замыслах станет известно и Заруцкому в подмосковных таборах, и всем тем боярам, которые заняли выжидательную позицию, ибо положение Московского царства вконец стало смутным, неопределенным, особенно после того, когда второго марта бояре, казаки и посадский люд Москвы свершили переворот и выбрали на царство псковского вора Лжедмитрия Третьего. Новость ошеломила нижегородских людей, воодушевление, царившее в первые дни похода, уступило место тревоге и озабоченности.

Пожарский и Минин не могли уразуметь, как подмосковные бояре решили бросить вызов всей державе и провести царское избрание без совета с городами и представителями всей земли.

Ошеломляющая весть грозила распадом Земского ополчения, и лишь новые страстные речи Минина и Пожарского утихомирили большую часть ополченцев. Бояре же двигались к Ярославлю с оглядкой на Москву. Единение земских начальных людей с боярами висело на волоске. И теперь многое зависело от дальнейших намерений Пожарского.

Дмитрий Михайлович не без доли риска решил кое-что поведать о своих планах Морозову, ибо сей боярин, как он подумал, нужен ему как сторонник, переходной мостик к прочим боярам, которые мало-помалу должны утвердиться в мысли, что второе ополчение — единственная сила, способная избавить Московское царство от Смуты.

— Намерение такое, Василий Петрович. Чтобы придать войне общерусский характер, надлежит созвать в Ярославле Земский собор и учредить общерусское правительство, назвав его «Советом всей земли». А коль появится правительство, то подобает учредить и свои приказы: Поместный, Разрядный, Посольский и прочие. Во-вторых, непременно надо расширить рубежи, на кои будет испускаться власть Совета, и продолжить собирание освободительной рати. Мнится, только воплощение в жизнь сего плана принесет успех.

Морозов не ожидал столь грандиозного замысла Пожарского. Ярославский Земский собор! Эк, куда хватил Дмитрий Пожарский. Соборы случались лишь на Москве, да и то под опекой патриарха всея Руси. Ныне же Гермогена нет. Поляки и московские бояре во главе с Федором Мстиславским и Михаилом Салтыковым обратились к заключенному в Чудов монастырь патриарху с требованием осудить второе ополчение, но Гермоген ответил решительным отказом и проклял бояр, как окаянных изменников.

Совсем недавно, 17 февраля восьмидесятилетний патриарх умер от голода. Другой же патриарх, Филарет Романов, будучи посланный на переговоры с королем Сигизмундом под Смоленск, не дал согласия пойти к защитникам крепости, дабы они сдались польскому королю, за что и поплатился. Разгневанный Сигизмунд приказал пленить Филарета и заточить его в Мальбургский замок.

— Тебя что-то смущает, Василий Петрович?

— Смущает, князь. Такого еще на Руси не было, чтобы Земский собор созывался в уездном городе. Нарушение обычая.

— Нарушение, Василий Петрович. Но в переломные времена рождаются нежданные новины, корни коих происходят от народа и Божьего промысла.

— От народа? От черни? Да чернь завсегда уму-разуму учить надо.

— Забыть бы это рабское слово, ибо ныне все от сермяжной черни зависит. Учи народ, учись от народа, не в том ли истина?

— Не знаю, не знаю, — раздумчиво протянул Морозов, продолжая размышлять о своеобычном плане Пожарского.

— И приказы учредить, и города присоединить, и рать великую собрать. И все это по повелению Земского собора, или как ты изрек: «Совета всей земли». М-да.

Семка Хвалов, бойкий, разбитной челядинец Пожарского, принес на медном подносе новое кушанье, наполнил из братины серебряные чарки.

Дмитрий Михайлович не стал убеждать и что-то доказывать боярину, полагаясь на его схватчивый ум. Чрезмерное увещевание может насторожить Морозова. А тот молчаливо потягивал из чарки красное вино, закусывал рыжиками на конопляном масле и все что-то обдумывал, пока, наконец, не произнес:

— Добро, Дмитрий Михайлыч. Дерзкий план, но коль его исполнить, приспеет и удача. Стану твоим сторонником, но уломать бояр будет нелегко. Туго до них доходят новины, чураются их, как черт ладана.

Пожарский был рад решению именитого боярина.

— Исполать тебе, Василий Петрович!

Осушили чарки, а затем Пожарский спросил:

— Кого бы ты хотел видеть в Совете из местных людей?

Морозов, слегка подумав, ответил:

— От ратных людей стрелецкого голову Акима Лагуна. Человек надежный, никогда не кривит, ходил с ратными людьми на подмогу Ляпунову. От торговых людей — купца Надея Светешникова.

— Неплохо ведаю Надея. В Нижнем Новгороде его приказчик вдвое больше иных купцов денег на ополчение выделил. И разумом Бог купца не обидел. Может быть добрым советчиком… А кого из посадских людей? Посадские — оселок Земского ополчения.

— Надо бы с тем же купцом Светешниковым прикинуть. Он торговый и ремесленный люд изрядно ведает…

Как на крыльях летала по новому терему Васёнка. Большие лучистые глаза ее сияли от безмерного счастья. Подойдет к Первушке, прижмется к его широкой груди, счастливо выдохнет:

— Хорошо-то как, любый мой.

Первушка подхватит ее на руки и закружит, закружит, радуясь ее звонкому, безмятежному смеху. Ему тоже хорошо, он тоже безумно счастлив.

Мамка Матрена глянет на оженков, покачает головой:

— Будет вам, оглашенные. Служивых посовеститесь. На весь терем гам подняли.

— Пусть слышат, пусть завидуют! — задорно откликается Васёнка.

Служилых разместили в подклете. Мужики молодые, здоровые, прокормить надумаешься. Матрена хоть и была отменной стряпухой, всполошилась:

— Чаяла на одних молодых снедь готовить, а тут еще три рта.

— Да ты не переживай, мать, — добродушно улыбнулся, показав крепкие, репчатые зубы ополченец — Мы, чай, не нищеброды какие-нибудь, а ратники Минина. Кузьма Захарыч нас обул, одел, оружил и деньжонками снабдил. Ты скажи, мать, чего нам закупить? Сами в лавку сбегаем.

— Да Бог с вами, — отмахнулась Матрена. — Я уж сама как-нибудь щами, кашей да киселем накормлю.