Сергей Мосияш - Федор Алексеевич

— Это «аз», государь. Первая буква. С неё многие слова начинаются, например, «арбуз», «армяк».

— Абрам, алтын, — подхватил царевич.

— Верно, верно, государь, — похвалил Никита с искренней радостью.

И тут появились патриарх с царём в сопровождении служек и дворян.

— Вот оно ужотко и началось, — громко возгласил Иоаким. — Это без благословенья-то?!

Никита перетрусил, вскочил ошалело.

— Никак нет, святый отче... Мы к столу прилаживались...

Испуг Никиты патриарху по душе пришёлся, ценил Иоаким в людях боязнь перед высшими лицами, спросил уже миролюбиво:

— Приладились?

— Приладились, святый отче.

— Ну инда почнём.

И патриарх начал молебен с водосвятием, затем служка понёс за ним золочёный сосуд со святой водой. Иоаким окунал в него веничек, брызгал по углам комнаты, окропил заоднемя и ученика с учителем, бормоча сокровенное: «Во имя Отца и Сына и Святаго Духа».

Закончив службу, Иоаким подошёл к Никите.

— Ну, раб Божий, трудись и не забывай, кого поведёшь по нелёгкому пути познания. — И протянул Никите свою восковую руку. Никита поцеловал. — А это от меня тебе подарок, — сказал Иоаким и извлёк откуда-то из-под ризы свою кожаную калиту. — Держи. Здесь сто рублей — в счёт грядущих трудов твоих.

Никита обомлел, он в жизни не держал в руках таких денег. И тут после патриарха заговорил государь:

— Быть учителем царевича честь высокая, и учить его должен не простой человек, а посему жалую я тебя, Никита Зотов, дворянством, и отныне ты не подьячий, а думный дьяк, что позволяет тебе в думных делах участвовать.

— Государь! — Никита пал на колени. — За что мне столько милостей?

— За то, что доверено тебе будущее державы, Никита. Встань. И укрепись в высокой миссии своей. Начинай урок.

— Сейчас?

— Да, сейчас.

— Государь Пётр Алексеевич, изволь сесть вот сюда, — пригласил Никита царевича.

Пётр сел на стульчик, придвинул к себе азбуку. Никита сел на другой стульчик, объявил торжественно:

— Сегодня, государь, начнём мы учить русскую азбуку. Вот эта первая буква...

— Знаю, знаю, — закричал Пётр. — Это буква «аз», с неё начинаются слова «арбуз», «армяк», «Абрам», «алтын».

— В-верно, — промямлил Никита, не ожидавший от ученика такой прыти.

Сзади засмеялись патриарх с царём:

— Повезло тебе с учеником, Никита Моисеевич, — сказал царь, — поперёд науки скачет.

— Ну что ж. Не станем мешать, — молвил Иоаким. — Пусть продолжают с Богом.

Патриарх и царь ушли со всем своим сопровождением. Никита перевёл дух, вытер пот со лба.

— Ну и подвёл ты меня, государь Пётр Алексеевич.

— Как «подвёл»? — удивился мальчик.

— Я тебя учить: а ты: знаю, знаю.

— Ну, а раз я знаю.

— Ну ладно. Давай к следующей переходить.

— Давай.

— Вторая буква называется «буки». С неё начинаются слова «бабушка», «брюква».

— Стой, — закричал мальчик. — Теперь я буду: «башня», «баран», «бутылка», «балбес». И «буду» тоже с «буки» начинается.

— Верно. Молодец, Пётр Алексеевич.

— Ну а теперь давай в коняшки, Никита.

— Давай. Как это?

— Хы. Просто. Вставай вот так на четвереньки, ты — Коняшка, а я стану на тебе ездить.

Делать нечего, новоиспечённый дворянин и думный дьяк встал на четвереньки. Пётр деловито сунул в рот ему какой-то пояс.

— Это зачем, государь, — пытался возразить Никита.

— Это узда, не понимаешь, что ли? — И, вспрыгнув на спину «коню», закричал: — Н-но... ж-жявей!

И Никита запрыгал по комнате на четвереньках, Пётр ладонью нахлёстывал его по ляжке, орал восторженно:

— Ур-ра-а-а!

Никита употел, устал и наконец повалился на бок, стараясь не зашибить седока.

— Фу-у-у...

— Чего ты?

— Устал, государь.

— Ладно, отдохни. Поешь овса или сена.

Никита испугался, что царевич и вправду заставит жевать овёс или сено, но, оказалось, и овёс и сено, слава Богу, должны быть в воображении.

— Ты жуй, жуй, — учил Пётр учителя. — Неужели не видел, как кони жуют?

— Видел.

— Вот и жуй.

Никита стал старательно жевать «сено», царевич, поглаживал его по голове, подбадривал:

— Ешь, ешь, моя коняшка. А почему ты не ржёшь?

— Так я же жую.

— Всё равно, пожуй да поржи, поржёшь — на пожуй. Ну! Ты же конь.

— Но как?

— Как, как? Иго-го-го-го-о-о!

— Иго-го-го-о-о, — заржал дворянин Никита Зотов.

За сим занятием и застал их слуга, принёсший ворох одежды.

— Вот государыня Наталья Кирилловна прислала учителю переодеться.

Всё было новое — порты, сорочки и кафтан, изузоренный золотыми галунами, и даже нижнее бельё столь чистое, что Никита колебался: надевать или нет.

— Надевай, чего там, — решительно приказал Пётр.

Пришлось учителю раздеться догола и обрядиться во всё новое и свежее. Заглянув в зеркало, не узнал Никита себя, важнючий боярин смотрел на него из зеркала.

— Ну что ж, — сказал значительно Никита, оправляя кафтан. — Вернёмся к нашей азбуке.

— Вернёмся! — вскричал царевич и с готовностью уселся за стол. — Чтоб ныне ж все буквы пройти.

— Нет, Пётр Лексеич, сейчас мы займёмся написанием тех букв, которые узнали. Бери перо. Не так. Возьми вот так. Зажми в щепоти. Вот, молодец. Умакни в чернила. И пиши вот такую закорючку.

— Это что, буква?

— Нет. Это ножка от буквы «аз». Вот её научимся писать, тогда и дальше пойдём.

Мальчик, умакнув перо, склонился над бумагой, стараясь повторить ту фигуру, которую подписал на листе вверху учитель. От усердия он высунул кончик языка, и Никита, наблюдавший его со стороны, радовался: старательный отрок, на лету будет схватывать.

Сообщение из Стамбула о провозглашении Юрия Хмельницкого князем малороссийским встречено было в Москве с великим неудовольствием.

— Скор, султан, скор, — сказал Апраксин Матвей Васильевич. — Шахматист изрядный. Не успели мы фигуру гетмана убрать, а он, на тебе, уж и князя выставил.

— Там тот князь, — скривился в презрении Хованский. — Юраска Хмельниченко, поскрёбыш Богданов.

— С этим поскрёбышем хлопот нам прибудет, — сказал Голицын. — А мы ещё и с Дорошенко до конца не разберёмся. Иван Волконский ездил — не привёз. Чего ждём-то? Когда он там шайку разбойников собьёт?

Князь взглянул на государя, сидевшего на своём месте в великой задумчивости, хотя все понимали, что вопрос голицынский ему адресовался.

— Госуда-арь, — позвал Голицын. — Фёдор Алексе-евич!

— A-а, —встрепенулся Фёдор, выходя из задумчивости.

— Я говорю, надо Дорошенко в Москву везти, а то как бы нам беды какой не дождаться.

— Надо бы. Да что-то Иван Самойлович опасается, как бы там возмущение оттого не началось.

— Вот как раз с Дорошенко-то и может начаться.

— Ты так думаешь, Василий Васильевич?