Валерий Поволяев - Северный крест. Миллер

Через несколько дней к Миллеру пришёл, густо оклеенный марками, пакет, при виде которого жители города вытягивались по струнке, будто солдаты, — на внушительном том пакете стоял правительственный штамп.

Правительство предлагало русским беженцам, если те пожелают, переместиться в город Тронхейм, более крупный, более значимый, чем Тромсё. Порт в Тронхейме там был более крупный и более обжитый. Там, в Тронхейме, несчастным беженцам будет лучше, чем в небольшом, пахнущем треской, селёдкой цветочным мылом Тромсё. Миллер ответил на предложение согласием. Конечно, Тронхейм — не столица Норвегии, но — очень крупный, очень приметный, по-настоящему европейский город.

— Там нам будет хорошо, Тата, — сказал генерал супруге.

Правительство Норвегии прислало новый запрос: сколько потребуется беженцам одежды и белья?..

Вскоре «Минин» в сопровождении верного «адъютанта» «Ломоносова» вышел в море — надо было сделать короткий бросок в Тронхейм.

Троинхейм был красив особо, по-северному: низкое тёмное небо, горы, покрытые толстым слоем снега, из которого выглядывали блестящие тёмные зубья вершин, похожие на солдат, несущих суровую охранную службу, берег был изрезан фиордами — узкими, тёмными, колдовскими — там жили знаменитые норвежские тролли, входы в фиорды охраняли гладкие, без единой зазубринки каменные клыки.

На берегу русских беженцев снова встречали люди с приветственными транспарантами. Когда «Минин» и «Ломоносов» вошли в портовую бухту, собравшиеся дружно закричали «Ура-а-а!».

Миллер и его сподвижники находились у друзей.

Наступила пора подвести итоги: кто же остался с Миллером?

В сохранившейся телеграмме от пятого февраля генерал уведомлял по радио одного из своих единомышленников, что с ним находится примерно восемьсот офицеров — в основном штабных.

Четвёртого марта, уже в Норвегии, с ним находилось двести двадцать сухопутных офицеров, сто — офицеров морских, семьдесят три человека — врачи, военные и гражданские чиновники, девяносто солдат и матросов, примерно сто женщин — в основном жён офицеров, и шестьдесят пять детей.

Несколько морских офицеров были убиты, шесть человек покончили с собой.

Вот каков был довольно точный состав северной эмиграции двадцатого года.

Совсем не так сложилась судьба у армии, подчинённой Миллеру, там число счастливых сюжетов можно было насчитать совсем мало — единицы.

Больше всех повезло войскам Мурманского фронта. Финская граница находилась рядом, и когда запахло жареным, солдаты Белой армии вылезли из окопов и колоннами, повзводно, поротно, направились к заветным полосатым столбам, за которыми начиналось другое государство.

Всего, как доложил тридцать первого марта 1920 года в своём рапорте Миллеру командующий Мурманским фронтом, границу перешло полторы тысячи человек — ровно полторы. Из них 1001 человек — военные, в том числе 377 офицеров, остальные — гражданские. Несмотря на то что граница находилась недалеко, переход оказался тяжёлым — шли без надёжных проводников и угодили в незамерзшие болота: Родина так просто не отпустила беглецов, и болота свою дань взяли...

Войска Пинежско-Печерского фронта под командованием генерала Петренко в полном составе угодили в плен — ни одному человеку не удалось вырваться. Двинский фронт во главе с генералом Даниловым — в том числе сто пятьдесят офицеров — выбросил белые флаги около станции Холмогорской. Сдавшиеся в вагонах были привезены в Архангельск.

Войска Железнодорожного фронта, которым руководил генерал Вуличевич, и несколько примкнувших к ним частей, покинувших Архангельск, попытались пробиться к финской границе, но были окружены под Сороками. Лишь одиннадцать человек под шумок смогли уйти на лыжах. Они и достигли Финляндии — им повезло.

«Железнодорожники» — в основном офицеры — были загнаны в вагоны и отправлены в Вологду, в тамошнюю тюрьму.

В Архангельске тем временем одна за другой начались регистрации бывших офицеров и военных чиновников. Тем, кто решил уклониться от «переписи», пригрозили расстрелом.

Итог был печальным: почти все, кто пришёл на регистрацию, за исключением нескольких человек, были арестованы. Часть из них тут же расстреляна, без всякого суда и следствия.

Первыми поставили к стенке тех офицеров, чьи фамилии были найдены в штабных списках — списки эти не только не были уничтожены, а едва ли не на голубом блюдечке с золотой каёмкой преподнесены противнику. Таких офицеров оказалось сорок два человека.

Двадцать пятого марта более трёхсот офицеров были отправлены из Архангельска в Москву, в Бутырскую тюрьму, из Бутырки их группами перевозили в различные лагеря и там уничтожали. Среди расстрелянных были такие известные военные, как генерал Т.К. Ваденшерна, полковник Генерального штаба Л.В. Констанди и другие. Большая группа миллеровских офицеров была расстреляна после Кронштадтского восстания.

Летом двадцатого года оставшиеся миллеровские офицеры (практически все — около двух тысяч человек) были согнаны в Покровский концлагерь, в Москву, здесь соответственно и произошла большая разборка.

Несколько десятков человек, которых следователи посчитали возможным перевести в Красную армию, надели новую для себя форму и стали «военспецами», как тогда величали бывших штабс-капитанов и полковников, знатоков штабного дела, без чьих услуг невозможно было обойтись. Остальных, как скот, загнали в товарные вагоны и отправили на Север.

Там они были расстреляны.

Армия генерал-лейтенанта Миллера перестала существовать.

Оказавшись за пределами России, Миллер не сидел без дела — он относился к числу людей, которых ныне принято называть трудоголиками: создал Временный комитет по делам беженцев Северной области в Норвегии и Финляндии.

Многие из тех, кто прибыл на «Минине» в Тронхейм, не могли самостоятельно, без поддержки под локоток, устроиться в здешней жизни, им было психологически трудно перейти с одной колеи на другую, с военной стези на гражданскую. Кроме того, было среди беженцев немало старых и увечных людей, много больных.

На юге России тем временем продолжало сопротивляться Белое движение; Врангель, вопреки всему, прочно осел в Крыму и не думал сдавать своих позиций, ему требовались грамотные офицеры, он ждал их. Опытные командиры, имевшиеся в армии Миллера, стали рваться на юг, к Врангелю, и им надо было содействовать в достижении этой цели.

Нужно было также помогать беженцам в трудоустройстве, в обмене ценных бумаг, привезённых из Архангельска и Мурманска, на здешнюю (либо английскую) валюту, помогать деньгами нуждающимся и вообще руководить действиями российских подданных на чужой земле, чем Миллер, собственно, и занялся.