Джордж Грин - Страж

Я посмотрел на Кухулина. Он, как всегда, загорелся своей последней придумкой и прямо дрожал от нетерпения. (Однажды я, насмехаясь над ним, сказал, что он живет вдвое быстрее любого другого. Он ответил: «Это потому, что мне отпущена половина того времени, которое есть у других». Ну разве можно быть настолько занудным?)

— Ты отвезешь меня к матери?

Я на минуту задумался, поскольку мне не хотелось действовать против воли короля. С одной стороны, навещать Дектеру вовсе не запрещалось, тем более что сообщать об этом Конору не было нужды. Кроме того, если бы мы приехали к Дектере и оказалось, что она не хочет нас видеть, то мы бы просто уехали и ничего особенного не случилось бы. С другой стороны, если бы она нас приняла, то мы оказались бы желанными гостями и Конору не на что было бы жаловаться. По правде говоря, я уже засиделся на одном месте, так что долгая поездка на колеснице помогла бы мне стряхнуть с себя пыль и паутину.

Я как раз запрягал лошадей, когда из ворот замка выскочил Оуэн и бегом направился ко мне, что было весьма странным. Я прислонился к борту колесницы и прижал руку к сердцу, изображая крайнее изумление.

— Неужели в замке пожар? — выпучив глаза, воскликнул я.

— Кухулин говорит, что вы с ним едете к Дектере, — отдуваясь, выпалил бард.

— Это правда, — подтвердил я, принимая нормальный вид. — Поедешь с нами?

Он молча повертел рукой, словно от возмущения у него перехватило дыхание.

— Ты что, взбесился? Конор оторвет тебе уши!

— Ничего не оторвет, — ответил я. — Кухулин — сын Дектеры, она обязательно захочет его увидеть. Кроме того, я всего лишь никчемный колесничий, появившийся из моря, который делает то, что ему приказывают. Поговори с нашим крошкой-героем, это его затея.

Оуэн развел руками и, не найдя слов, хлопнул себя по бедрам. Подозреваю, что в основном его волновало то обстоятельство, что для него в колеснице оказалось недостаточно места. Возможно, он и начал бы торговаться, требуя, чтобы мы как-нибудь потеснились, но в этот момент появился Кухулин, напяливший на себя все доспехи, украшения и драгоценности, которые у него были. Он тащил за собой все свое оружие и трофеи, отчего при каждом шаге издавал страшный лязг, при этом Кухулин постоянно спотыкался о свое длинное копье. Он посмотрел на Оуэна так, словно в первый раз его видел, потом прошествовал мимо него вразвалку к нашей колеснице, словно закованный в железо моряк, только что сошедший на берег. Ему едва удалось поднять ногу, чтобы забраться в колесницу со всей своей амуницией.

— Осторожнее, — крикнул Оуэн, но мы уже вынеслись из ворот навстречу ветру, мягко бившему в лицо, ощущая теплый земляной запах лошадиного пота.

Кухулин молча стоял рядом со мной с насупленным и напряженным лицом. Путь до замка Дектеры занял полдня, и за все это время он не вымолвил ни слова.

Я мог понять его чувства. Моих родителей уже не было на свете, но я по крайней мере знал, кто мои отец и мать. Я видел гибель отца — он погиб в бою, как он и мечтал, храбро сражаясь против римских захватчиков, а вскоре умерла и мать. У Кухулина же была совсем другая жизнь. Дектера отдала его приемным матерям, как только это стало возможным. Они увезли его далеко от Имейна, причем никто не знал куда, а Дектеру отослали в ее замок, при этом все говорили, что и то, и другое было сделано по приказу Конора. Только Дектере было доподлинно известно, кто отец Кухулина. Если Конор, то неудивительно, что он, будучи ее братом, удалил ее и дитя подальше, чтобы скрыть их позор. Если же Кухулин был сыном Суалдама, тогда в этом не было смысла. У ольстерцев не считалось предосудительным иметь незаконнорожденных детей, не было даже эквивалента слову «ублюдок» (так же, как и выражению «заниматься проституцией», поскольку в таких словах попросту не было нужды). Однако, если отцом Кухулина был Луг… Да… Предположить, что может прийти в голову сыну бога солнца весьма непросто.

Мы подъехали к жилищу Дектеры, когда солнце уже стояло в зените. Кухулин держался стойко, он до конца пути так и не снял с себя доспехи. Пот стекал с него сотней тоненьких ручейков, оставляя на пыльной дороге бороздки толщиной с мизинец и заставляя его кожу блестеть, как мокрый песчаник.

Появился конюх и взял наших лошадей, а другой принес нам воды. Мы напились и смыли с себя пыль. Потом мы представились стоявшему у ворот стражнику, и он провел нас внутрь и велел подождать.

Замок был средних размеров, внутри он был хорошо обставлен. На стенах висело оружие, а основной стол был достаточно большим, чтобы за ним уместилось пятьдесят человек. Кухулин оглядывался по сторонам с кажущимся безразличием, что было для него необычно, поскольку он был очень любопытен.

— Ты бывал здесь раньше? — поинтересовался я.

Кухулин покачал головой. Мне стало как-то неуютно. Я предполагал, что Кухулин отправится поговорить с матерью, а я тем временем пройдусь по кухням и поболтаю со служанками. Я совершенно не собирался выступать в роли официального гостя. Однако в замке было тихо, и я не видел никакой явной возможности потихоньку улизнуть из комнаты. Снова появился стражник и показал рукой на коридор, по которому нам нужно было проследовать.

— Сюда, — сказал он.

Я повернулся к Кухулину.

— Я подожду здесь, а ты иди, — предложил я.

Он посмотрел на меня пустым взглядом и, ничего не сказав, потащил за собой. Мы прошли по темному коридору и оказались перед открытой дверью. От пола отражались тусклые коричневато-желтые отблески огня очага. Кухулин заколебался, и я остановился рядом с ним, дожидаясь, пока он решит, что делать дальше. Он глубоко вздохнул, выпрямил плечи и вошел в комнату матери.

Дектера сидела на синей шелковой подушке в большом кресле, напоминавшем по форме чашу. На ней было длинное платье с глубоким вырезом, такого же синего цвета, как и ее глаза. Она оказалась очень красивой. Видно было, что именно от нее Кухулину достались его чудесные волосы. У нее была такая же густая темная грива, спускавшаяся гладкой волной до самого пояса. Больше всего бросалось в глаза ее спокойствие. У Кухулина эта черта тоже иногда проявлялась, когда он не был охвачен какой-нибудь всепоглощающей идеей, но по сравнению с Дектерой он казался нервной гончей, которую выгнали из дома в холодную ночь. Дектера казалась полностью расслабленной, а лицо ее было спокойным и без единой морщинки. Никогда раньше я не видел никого, подобного ей. Казалось, ей ничего не было нужно в этой жизни, вообще ничего на свете, как будто у нее уже было все, что ей требовалось.

— Добро пожаловать в мой дом. Прошу вас, входите.

Кухулин направился к ней, словно собираясь обнять, но потом вдруг остановился, не дойдя нескольких шагов, и неуклюже поклонился. Они долго смотрели друг на друга, не произнося ни слова, потом она грациозным жестом пригласила его сесть рядом с ней. Он присел на краешек кресла, словно оно могло его укусить. В комнате воцарилось молчание. Я забрался на табурет, стоявший в углу, и попытался сделать вид, что меня здесь нет.