Джордж Грин - Страж

С этими словами он уронил голову на руки, а его спина задвигалась вверх и вниз в ритме его рыданий.

Какое-то время я смотрел на него, думая, что же мне делать, потом снаружи раздался все усиливающийся шум. Я вскочил, боясь худшего. Правда, Оуэн говорил мне, что в Ольстере наемные убийцы не зарезали еще ни одного короля. Однако события здесь разворачивались по сценарию, больше характерному для Рима, а из опыта мне было известно, что свидетелей в таких случаях убирают без всяких колебаний.

Дверь распахнулась, и вошел не кто иной, как Кухулин. Он стал выглядеть старше, вырос, хотя и оставался очень худым и ниже ростом, чем большинство мужчин. Он остановился у двери, ожидая, пока Конор поднимет взгляд. Когда это наконец произошло, король казался несколько удивленным.

— Кухулин? И ты здесь? Ты со мной?

Кухулин кивнул:

— Конечно. Ты мой родственник и мой король. Я присягал на верность…

— Верность! — Конор сплюнул. — Что жители Ольстера знают о верности? Многие присоединились к нашим врагам, отправившись в Коннот. Будут ли они помогать этой адской суке в захвате Ольстера, как ты думаешь?

Я взял Кухулина за руку и вывел его из комнаты. Закрывая за собой дверь, я увидел, что голова Конора снова бессильно уткнулась в его ладони.

— Лири! Ты растолстел! — Кухулин ткнул меня в живот.

Я постарался вести себя сдержанно.

— Вовсе нет, но ты ведешь себя грубо. Впрочем, хватит об этом. Что тебе известно?

Кухулин пожал плечами.

— Найзи мертв, Дердра с Конором, Фергус и половина лучших воинов дезертировали в Коннот, Имейн Мача лежит в руинах. Я ничего не забыл? — он говорил совершенно спокойно, и это приводило меня в бешенство.

— А тебе этого мало?

Он, казалось, удивился. Я понял, что передо мной стоит совершенно не тот человек, которого я знал.

— Много всего случилось, и мне жаль, что я все пропустил.

— И?..

— И что? — он был в недоумении.

Он продолжал раздражать меня — это его качество осталось неизменным.

— Не изображай тупицу. Ты все еще с Конором или против него? — настаивал я.

Кухулин стал серьезным.

— Я ведь уже сказал тебе. Я поклялся ему в верности, как и все мы. Какой прок в верности, если я могу, как одежду, надевать и снимать ее по своему усмотрению?

— Даже если тот, кому ты поклялся в верности, уже недостоин ее?

— Ты так думаешь?

— Я хочу узнать, что думаешь ты.

— Я тебе уже говорил.

— Значит, ты с Конором.

— Я именно это и сказал.

— Против Фергуса?

— Нет, не против Фергуса. Фергус — мой друг.

— Но Фергус уже не друг Конору. Он находится у Мейв, в ее замке.

— Тогда, если он выступит против Ольстера, я буду с ним сражаться. Я буду защищать Ольстер от любого, кто на него нападет. Но пока Фергус не является моим врагом.

Это была интересная мысль. Он не был против кого-то в отдельности, но против всех врагов сразу. Мне оставалось только предполагать, что будет, когда Фергус поведет армию Мейв через горные перевалы в Ольстер, а на его пути окажется Кухулин.

— А ты? — спросил Кухулин.

— Я?

Он испытующе смотрел на меня.

— Ты с Конором?

Я пожал плечами.

— Я ведь нахожусь здесь.

Но разве я был человеком Конора? Нет. Но я был колесничим Кухулина.

Я видел многие армии на марше. Я видел, как неукротимый Семнадцатый легион отправлялся на войну со скифами. Я видел, как воины моего племени возвращались после того, как помогли Арминию уничтожить Вара и три его легиона. Я видел армии угрюмых иберийцев; еще ребенком я бежал рядом с толпами своевольных раскрашенных галлов из вспомогательных войск. В общем, я видел перемещения самых разных войск, и из всех мне запомнились две армии.

Лучше всего я помню то войско, в составе которого сражался мой отец. Вначале в нашей деревне собралась группа воинов. К группе из двадцати бойцов во главе с отцом почти сразу же присоединились еще несколько таких же групп и отдельные воины из близлежащих деревень. К концу дня отряд насчитывал примерно двести человек. На следующий день к ним продолжали присоединяться более мелкие группы, а потом они встретили еще один отряд примерно равный им по численности. Они знали, что такие же отряды собираются по всей стране. Как падающий дождь образует лужи, которые переполняются и выливаются ручейками, вырастающими в ручьи, а затем потоки соединяются в могучие реки, впадающие в моря, так и наши мужчины объединялись и продвигались к месту общего сбора. У них не было времени на формирование колонн и необходимости в приказах на марше. Если группа встречала препятствие, то разделялась и обходила его. Встретив на пути упавшее дерево, часть людей шла вправо, другие — влево, потом они снова объединялись. Таким образом армия кельтов двигалась по местности, не оставляя никаких следов своего прохождения, за исключением черных кругов от костров на лесных полянах.

Я также помню, как видел на марше армию Тиберия, направлявшуюся покорять некоторые из наших племен, — те, которые не приняли договор, заключенный остальными племенами. Это была карательная экспедиция, организованная для того, чтобы показать тем, кто не подчинился, что сопротивляться бессмысленно. Кроме того, те, кто покорился и через чьи земли проходили войска Рима, должны были убедиться в том, что они поступили правильно, подчинившись неизбежному. Римляне шли по стране, как изголодавшийся грабитель проходит по кладовой богатого хозяина, подчищая все, что имеет хоть какую-то ценность, и не заботясь о том, оставляют они следы своего присутствия или нет. Тиберий рассылал вперед разведчиков, выявляющих поселения, где было достаточно пищи, и затем соответствующим образом изменял маршрут. Кельтские глупости о том, что передвигаться следует так, как вода течет через лес, здесь были не в ходу. Любое препятствие на пути легионов подлежало уничтожению. Если это было невозможно, римляне прорубали путь сквозь препятствие или карабкались на него, или строили мосты и виадуки через него, показывая тем самым, что они его обнаружили, исследовали и, в конечном итоге, покорили. Направляясь куда бы то ни было, они оставляли за собой свидетельства своего пребывания. Преследуемая этим цель была проста. Продвигаясь достаточно быстро, они оставляли за собой дорогу, поддерживаемую специалистами в нормальном состоянии, строили и укрепляли базы снабжения, а также оставляли станции со сменными лошадьми. И, конечно, гарнизоны. Повсюду оставались гарнизоны, как узлы в паутине, так, чтобы на расстоянии прямой видимости при необходимости имелась поддержка. Больше всего они боялись засад и всегда вырубали лес по обе стороны дороги на расстоянии полета стрелы. Римляне чувствовали себя неуютно, двигаясь в тени деревьев. Они предпочитали уничтожить лес, чем рисковать перемещаться вблизи деревьев. Со времен Ромула, еще задолго до того, как самодовольный идиот Квинтилий Вар направил двадцать тысяч хваленых воинов Августа в огромный темный лес, где их полностью разгромили легковооруженные германцы, римляне всегда боялись сражаться не по своим правилам. После поражения Вара меры предосторожности были возведены в ранг религии. Армия римлян стала продвигаться по местности подобно огненной колеснице, прожигая перед собой путь с широкими просеками по сторонам.