Пьер Ла Мур - За пределами желания. Мендельсон

— Всё нормально, молодой человек. Плачьте сколько хотите. Вы потрясающий музыкант и увидите — завтра они у нас повскакивают со своих мест.

Предсказание сбылось. В конце концерта слушатели стоя устроили овацию. На этот раз Феликс не плакал. Он церемонно раскланялся и, повернувшись к музыкантам, ставшим его друзьями, попросил их подняться и разделить с ним триумф. Потом, за кулисами, он пригубил хмельной напиток славы. В глазах дам он читал восхищение, бывшее почти предложением любви. Он чувствовал, как их руки бессильно повисали под его формальными поцелуями. Титулованные хозяйки салонов умоляли почтить своим присутствием их обеды. Сэр Джордж Смарт предложил ему ещё один концерт. Герр Ротшильд схватил его руку:

— Хорошая работа, Феликс. Я шлю вашему отцу специальное послание.

Он старался не обращать внимания на неуёмные похвалы, игнорировать возвышенные эпитеты, открытую лесть. Изо всех сил держал себя в руках. Он кланялся, благодарил, бормотал протестующие фразы, но всё равно пьянел от счастья, когда Томас Эттвуд, ученик Моцарта, назвал его гением, когда принимал поклоны известных критиков и поздравления знаменитых артистов. Трудно было устоять перед этим шквалом соблазнов. И когда маркиза Дорсит, больше не холодная и не надменная, промурлыкала ему на ухо приглашение прийти к ней на следующий день на чай, он прошептал: «Да».

— Ну и каково это чувствовать, что весь Лондон лежит у твоих ног? — спросил Карл однажды вечером, когда они вернулись на Бьюри-стрит.

— Потрясающе. Но если я пробуду здесь ещё месяц, то сделаюсь важным, хвастливым, невыносимым ослом.

— Ну, теперь ты пойдёшь послушать Марию Саллу? Она поёт сегодня в «Севильском цирюльнике», и, говорю тебе, она феноменальна.

— Мне казалось, что ты не любишь музыку.

— Не люблю. Я хожу смотреть на неё. О, эти глаза, эти губы! Я бы даже бросил Сюзи ради неё. Хотя, судя по тому, что я о ней слышал, это всё равно, что прыгать из огня да в полымя.

Феликс подавил зевок.

— Возможно, она такая, как ты говоришь, но я всё-таки не пойду. Я устал. Не хочу слышать больше музыки, даже собственной. Я сказал об этом сэру Джорджу, который хотел, чтобы я дал ещё один концерт. — Он откинул одеяло и скользнул в постель. — Лондон прекрасен, его люди замечательны, Мария Салла феноменальна, и я люблю её. Я люблю твой дом и тебя. Люблю всех, но очень устал и хочу домой. Уеду в конце недели.

На следующее утро он подъезжал к особняку Дорсит на Беркли-стрит. Это был изящный дом в стиле английского ампира, стоящий на зелёной лужайке за чугунной оградой. Один ливрейный лакей открыл дверцу кареты, другой взял его шляпу, лёгкий летний плащ и перчатки, третий проводил по коридору с мраморным полом в огромную гостиную, обставленную богато, но не кричаще, и увешанную фамильными портретами высокомерных дам в средневековых нарядах, бархатных токах и шляпах с плюмажем рядом с дородными лордами в доспехах, кольчугах, шёлковых камзолах и парадных мантиях на расшитых золотом алых мундирах. У маркизы явно не было недостатка в лакеях и предках.

Феликс ожидал, что застанет небольшое аристократическое общество, и был удивлён, но не разочарован тем, что других гостей не было.

— Я никого больше не пригласила, — сказала она как бы в ответ на его мысли, вплывая в комнату и шелестя серым шёлком, — потому что хотела иметь возможность поговорить с вами.

Высокомерие покинуло её. Теперь её манеры выдавали некоторое смущение. Продолжая разговаривать, она села возле него на узкую тахту, не глядя на него и комкая кружевной платочек. Толстый мажордом в белых перчатках внёс огромный серебряный поднос, который поставил на стол, а затем убрал с невероятной торжественностью. Пока маркиза разливала чай, Феликс сделал несколько комплиментов по поводу висевших по стенам фамильных портретов. Она взглянула на них со смешанным чувством гордости и раздражения.

— На некоторых изображены предки моего покойного мужа, на некоторых — мои, — пояснила она. — Наши предки прибыли в Англию вместе с Вильгельмом Завоевателем [36] Вильгельм I Завоеватель (1027 или 1028—1087) — английский король с 1066 г., после победы над англосаксонским королём Гарольдом в битве при Гастингсе. .

Она поведала пространную и скучную историю обоих семейств, и Феликс поразился звучавшей в её голосе смеси семейной гордости и горечи.

— Да, — наконец повернулась она к нему с грустной улыбкой, — это почётно — обладать долгой и славной историей рода, но, если бы вы только знали, сколько опасностей это создаёт, какую ответственность налагает. — Как бы случайно она положила руку ему на колено. — Особенно когда человек так одинок, как я.

Ему показалось невероятным, чтобы такая яркая личность, как она, могла быть одинока в Лондоне, но очаровательная маркиза уверяла, что тем не менее так оно и есть — она страшно одинока. О да, её обязанности в качестве фрейлины, прогулки, несколько общественных обязанностей создавали видимость полноты жизни, но глубоко внутри она чувствовала себя одинокой. Особенно по вечерам, когда остро ощущала гнетущую пустоту, тоску по чему-то, чего она сама не могла определить.

— Друг — вот что мне нужно, — вздохнула она, бросая на него томный взгляд из-под загнутых ресниц.

В тот момент, когда она случайно увидела его в парке, она почувствовала, что они могут стать друзьями, большими друзьями. Наблюдая за ним на концерте, она уже не сомневалась в этом, вот почему пригласила его — чтобы сказать, что они могут сделаться такими друзьями.

Пока она говорила, её пальцы сжимали его бедро. Он положил руку на её ладонь и слегка пожал. Этот невинный жест вызвал в её стройном теле судорогу страсти. Она прижалась к нему, и он почувствовал мягкую упругость её груди.

Да, дружба — вот что ей надо. Дружба с великим артистом вроде него, чувствительным и всё понимающим. Но в Лондоне дружба невозможна. Её здесь все знают. Такова цена титула маркизы Дорсит, одной из приближённых королевы. Даже в своём доме в окружении восемнадцати слуг она не может рассчитывать на уединение. Слуги сплетничают, и их сплетни просачиваются во дворец. Но она знает, где найти уединение. Солнечная вилла в Италии...

— Это около Рапалло, — пояснила она. Теперь её губы были у самого его уха, голос вырывался горячим прерывистым шёпотом. — Скрытая от глаз в холмах среди оливковых деревьев... О, милый, это будет нашим гнёздышком...

Она поедет первой и встретит его через несколько дней. Там они будут одни, вдали от злого, жестокого мира. Он сможет сочинять, они станут купаться в прозрачных водах уединённых бухт, лежать рядом на песке. А ночью будут любоваться сверкающими звёздами, слушать цикады и стук сердец друг друга.