Руне Улофсон - Хёвдинг Нормандии. Эмма, королева двух королей

На что рассчитывал Кнут, напоминая Эмме о Торкеле каждый раз, когда она смотрела на Харальда? С точки зрения Кнута, было бы естественным, чтобы она забыла Торкеля и все, что связано с ним — и как можно быстрее. Но в то же время Кнуту следовало бы заметить: Харальд схож с Торкелем, как две капли воды. В таком случае не является ли Харальд частью мести Кнута?

Можно было бы подумать, что достаточно и Гуннхильд для напоминания о нем, ведь одним напоминанием больше или меньше — уже не играло никакой роли. Но Гуннхильд была похожа на Эмму, и Кнут так подчеркивал собственную радость при общении с ней, что Эмма иногда даже забывала, что это не его ребенок. Сам же Кнут никогда и словом не обмолвился о каком-либо пороке ее происхождения: никаких сомнений — она его дочь. Когда Кнут приходил домой, первым его вопросом было: где Гуннхильд?

Эмма уже пресытилась общением с чужими детьми и полагала, что ей достаточно дурного опыта. Сейчас ей более чем хватало Кнютте и Гуннхильд. Правда, вначале она с кротостью и покорностью восприняла Харальда: быть может, это также посылается ей за грехи? Но когда и Эдгит стала заложницей, это было уже слишком. Эмма жестко заявила, что не собирается заниматься воспитанием Харальда, покуда Эдгит не уберется восвояси.

Но, с другой стороны, ей было жаль Харальда: бедняга, он вынужден расстаться сразу и с отцом, и с матерью. Кнут кипятился, он, дескать, выдаст ее замуж, просто не так то легко найти того, кто взял бы Эдгит: королевская дочка с прошлым — не та награда, о которой мечтал бы каждый. Эдгит же, в свою очередь, отказывала всем женихам, которые все же появлялись — они, оказывается, недостаточно высокородны, при этом она добавляла: если ее разлучат с Харальдом, она уйдет в монастырь. Тогда возникал другой вопрос: какой монастырь решился бы принять ее, и во что это вылетит королю?

В ожидании решения король предоставил в распоряжение Эдгит и Харальда королевский дом в Андовере. Он находился достаточно близко от Винчестера, и Харальд мог бы время от времени бывать при королевском дворе, не разлучаясь с матерью.

Обсуждалась и возможность передать Харальда на воспитание сестре Кнута, Гюте, и ее мужу Эрику, ярлу Нортумбрии. Но по непонятной для Эммы причине Эрик впал в немилость и вскоре умер. Убитая горем вдова не имела никакого желания вешать себе на шею еще одного ребенка. К тому же Гюта не знала, каким слухам о причине смерти Эрика верить. Эрик умер после глазной операции. У него было бельмо, и врач полагал, что достаточно сделать небольшой надрез по пораженной плеве. А сейчас слухи утверждали, что врачу посоветовали сделать этот надрез немного глубже, чем было необходимо…

Король клялся, что невиновен, и весь гнев выливал на клеветников, посеявших сорняк на семейном поле. Гюта уверяла, будто верит Кнуту, но в сердце своем была далека от этой веры. Она ведь знала, что другие враги Кнута и его явные друзья, например, Эадрик Стреона, лишились жизни при более или менее темных обстоятельствах. Что ее собственный брат — негодяй, для нее не было новостью. И что ее собственный муж Эрик время от времени в пьяном виде кричал, что у него был приказ боевым топором отрубить голову Стреоне, — об этом Гюте хотелось забыть больше всего.

Собственные мысли Эммы о том, могли ли Эстрид и Ульф заняться воспитанием Харальда сына Торкеля, и об их причинах, мы услышим чуть позже.

Король Кнут сам видел, что винчестерский собор Олд-Минстер самый величественный в Англии. И он с гордостью, даже со знанием дела показывал его всякому гостю; все это звучало так, будто он сам его строил.

Королю нравился уже сам внешний облик собора, и, сравнивая его с собором святого Павла в Лондоне, он будто повторял слова Эммы. У Олд-Минстера было не менее четырех башен; одна большая колокольня над хорами, и еще одна большая — с запада, и еще две поменьше — по обеим сторонам западного портала. Большая западная башня образовывала свод над королевским троном, расположенным так высоко над входом, что королевской семье был хорошо виден главный алтарь. Здесь Кнуту нравилось сидеть, на виду у всех, хотя, бывало, прихожанам и приходилось задирать голову, что увидеть его. Да, строивший эту церковь понимал, каким положено быть кафедральному собору королевской столицы!

А еще был здесь невероятный орган! Королю Кнуту так никогда и не удалось послушать орган во всем великолепии его четырехсот голосов, хотя, они, конечно, и не могли одновременно петь все вместе. Как-то раз он все же слышал гул органа, доносившийся до самого дворца Вульфсей, когда органист играл свои упражнения. В самой церкви, конечно же, как и в других местах, окна были не застеклены, и когда орган звучал, его слышал весь город. Именно этим и объяснялась причина, почему орган использовался столь редко. Монахи Нью-Минстера жаловались, мол, орган мешает им молиться, он заглушает их пение и из-за него осыпается штукатурка. Да, послушать завистливых монахов Нью-Минстера, так этот орган, и вправду, был сущим несчастьем!

В конце концов, епископ был вынужден запретить играть на органе, кроме особо торжественных случаев. Но при каждом таком случае Нью-Минстер должен был подтвердить свое согласие — и иногда случалось, что монахи не считали данный конкретный случай «особо торжественным».

Сейчас, однако, настал такой случай, когда никто в Винчестере не смел открыто отрицать его торжественности. Умер архиепископ Вульфстан Второй Йоркский. Вместо него король Кнут назначил Эльфрика Путтока, приора винчестерского монастыря. И Путтока надлежало возвеличить перед его отъездом на север.

Король Кнут прибыл в храм заблаговременно, дабы не упустить ни единого звука.

Услышать лишь, как воздушные полости наполняются воздухом, уже было событием. Требовалось семьдесят человек, чтобы поддерживать давление воздуха в самом органе. На нем играли одновременно два органиста, притом обеими руками. Кнут полагал, что им долго пришлось упражняться, чтобы добиться синхронности. Два монаха обслуживали мехи органа или скакали, как белки, то открывая, то закрывая клапаны, в зависимости от того, хотели ли органисты усилить или приглушить звучание. Кнут, ликуя, громко смеялся — ничего, его смех тонет в море звуков органа! Но когда инструмент, в конце концов, грянул во всю свою мощь, при полностью открытых клапанах, король был вынужден просто зажать уши. Так что даже хорошо, что этот орган не использовался при каждом богослужении!

Кнут заговорил с Ульфом насчет того, чтобы тот отправился в Данию и вместе с Эстрид, сестрой короля, правил этой страной. Трудно было понять, что там происходит, и неизвестно было, кому отдавать приказания, ведь никто там не знает, кто стоит над кем — главное, никто не знает, кто кому подчинен.