Эрик Нойч - Встреча. Повести и эссе

С кем это он говорит?

Каждый день я вновь призываю ушедших богов. Мысль моя обращается к великим мужам древности. Они жили в великие времена и, пылая священным огнем, зажигали весь мир вкруг себя, как сухую солому. А рядом с ними я, нынешний, чуть тлеющая лампада, одиноко брожу я среди людей, вымаливая себе хоть каплю масла, чтоб и дальше светить в ночи, — и тогда ужас пронзает все мои члены, и я выкликаю страшные слова: живой мертвец!

Лирический персонаж — так называет его господин надворный советник — всегда немного не в себе, голова вечно забита древними греками, форменный грекоман, в который раз уже перепахивает Пиндара. Не от мира сего.

Такие вот стихи.

Сам он истолковывает их так: страх перед правдой, страх от наслаждения ею, ваша милость, — то есть первое, живое восприятие правды живым разумом, подвержено, как и любое чистое чувство, расстройству или замешательству. Таким образом, человек заблуждается не по своей вине, но во имя предмета более высокого, для постижения которого разума уже недостаточно…

Вот и понимай как знаешь. И вечно он твердит: «живое», «жизненность», «правда». Сбивается и тогда начинает обращаться к самому себе, а ведь если подумать, то к кому же еще?

Поди ничего уж больше и не пишет. Даже писем.

Любезнейший мой сын! Ужель отказано мне ныне в счастии получить в ответ на все мои бесчисленные просьбы хотя бы несколько строк от тебя, дорогой мой…

Матушка посылает ему связанные собственными руками фуфайки и шерстяные чулки. Носи на здоровье, не береги. Да смилуется бог над нами и нашей несчастной страной, да подарит снова нам и всем на свете людям блаженный мир…

И это письмо без ответа.

Синклер, мой Синклер [63] Синклер, мой Синклер… — Исаак фон Синклер (1775–1815), юрист и поэт, еще во время учебы в Тюбингенском университете установил контакт с якобинским клубом в Майнце. Как и Форстер, он считал якобинскую диктатуру необходимым этапом Французской революции. В 1798–1799 гг. был государственным служащим в ландграфстве Гессен-Хомбург, в 1798–1799 гг. участвовал в работе Раштаттского конгресса (на конгрессе обсуждался вопрос о переходе левобережного Рейна к Франции), на заседания которого его иногда сопровождал Гёльдерлин. В Раштатте они познакомились с прогрессивным вюртембергским служащим Христианом Фридрихом Бацем. В 1805 г. против Синклера возбудили процесс о государственной измене, в котором фигурировало и имя Гёльдерлина, как ближайшего друга Синклера. Синклер до самой своей смерти, как мог, заботился о Гёльдерлине. , зачем ты уехал из Хомбурга.

Шмид [64] Зигфрид Шмид (1774–1859), поэт и драматург, Гёльдерлин познакомился и подружился с ним осенью 1797 г. во Франкфурте, посвятил ему элегию «Штутгарт» и написал рецензию на одну из его пьес. , с которым он общался еще совсем недавно, теперь далеко. Говорят, его отвезли, невменяемого, в монастырь Хайна, чтобы там вновь сделать полезным членом общества, а еще говорят, что все это устроил собственный его отец.

Холодный мир. Сумерки души. Все возвышенное обесценено, стало разменной монетой.

Зекендорф выслан из страны [65] Зекендорф выслан из страны . — Лео фон Зекендорф (1775–1809), поэт и издатель, Гёльдерлин познакомился с ним в 1792 г. в Тюбингене, Зекендорф разделял революционные настроения Синклера и Гёльдерлина. В 1798–1800 гг. Зекендорф жил в Веймаре, общался с Гёте, Шиллером и Виландом, издал несколько литературных альманахов. С 1801 г. он был вюртембергским служащим, в 1805 г. его объявили причастным к «делу Синклера» и выслали из Вюртемберга. В 1807–1808 гг. он издал два «Альманаха муз», где опубликовал ряд стихотворений Гёльдерлина и где впервые были опубликованы стихотворения Людвига Уланда (1787–1862) и Юстинуса Кернера (1786–1862). . Буонапарте в Вюртемберге. Курфюрст теперь коронован [66] Курфюрст теперь коронован . — Фридрих II вступил на вюртембергский трон герцогом и всегда старался приумножить свои владения, присоединяя свою небольшую армию то к Австрии, то к Наполеону. При этом он постоянно вступал в конфликт с ландтагом (правительством сословных представителей, существовавшим в Вюртемберге с 1514 г. после Тюбингенского договора, по которому герцог не мог принимать важнейшие государственные решения без согласия ландтага). В 1802 г. Фридрих II заключил сепаратный мир с Францией и получил значительное вознаграждение за уступку Франции территории левобережного Рейна. В 1803 г. он был возведен в ранг курфюрста и провел ряд мероприятий по упрочению своей независимости от ландтага. Дальнейшее сближение с Наполеоном привело к тому, что после Аустерлицкого сражения (1805), где на стороне Наполеона была 10-тысячная вюртембергская армия, владения курфюрста Фридриха II значительно расширяются, с 1806 г. он получает королевский титул, упраздняет старовюртембергскую конституцию и распускает ландтаг. . Выборные представители сословий разогнаны. Бац, вернувшийся из заключения, — сломленный человек.

В такие времена человек теряется, не помнит уже ни себя, ни бога.

Ибо крайняя граница страдания есть всего лишь обусловленность временем или пространством. Здесь теряется человек.

В каком же времени живет он сам, в каком пространстве, сколько несчитанных шагов сделано им уже между взлетами и падениями, между жаром и холодом душевным.

Вокруг него так тихо. Он этого не выносит. Прислушивается к звукам за дверью, ловит обрывки фраз из раскрытого окна. Неужели кто-то идет к нему? По-прежнему никого. Не схвачен ли Синклер?

Фортепиано издает одни и те же звуки, ничего нового.

Он поднимает деревянную крышку. Рвет струны, до крови расцарапывает себе руки, потом долго с остановившимся взглядом стоит в дверях; добрейшие хозяева в ужасе отшатываются от него.

Они теперь стараются не попадаться ему на глаза. Твердят повсюду, что он повредился в уме. Достаточно только взглянуть на него: волосы спутаны, ногти длинные, да и вообще вид ужасный. Ему нельзя больше оставаться здесь. Здесь у него никакой надежды поправить здоровье.

Никто о нем не заботится, никто не пытается поговорить с ним ласково, поделиться душевным теплом.

Я для них умер давно [67] Я для них умер давно… — Цитата из стихотворения «Скиталец» (вторая редакция), см.: Гёльдерлин . Сочинения. М., 1969, с. 131. , да и они — для меня. Значит, один я.

Но ведь у каждого из людей — своя радость, и кому достанет сил пренебречь ею вовсе?

Он им больше не нужен.

И будет скоро голос мой скитаться, как пес бездомный, в зное и пыли, среди садов, где обитают люди. Ведь человек есть центр мирозданья, и нынешнее время — тоже время, совсем уже немецкого оттенка.