Джалол Икрами - Двенадцать ворот Бухары

Так он сидел, раздумывая, когда дверь открылась и вошел Сайд Пах-лаван. Он очень изменился с виду: теперь вместо халата на нем была военная форма, на голове барашковая шапка, на ногах сапоги. Он подстриг свою густую бороду и выглядел помолодевшим.

— Салом! — сказал он. — Ты сказал, чтобы я приходил без разрешения, вот я и пришел.

Сайд Пахлаван уже почти неделю жил в лагере Асада Махсума, служил помощником Наима Перца. Сам Асад вспомнил встречу с ним, а Наим поручился за него; Асад Махсум оказал ему доверие — поручил хозяйственные дела отряда. Сайд Пахлаван энергично приступил к работе; с разрешения Махсума съездил в кишлак, перевез жену и ребят в Бухару и засел в Дилькушо, налаживая хозяйство отряда. Одновременно он следил за тем, куда ездил и что делал Асад Махсум.

— Входи, входи, Сайд Пахлаван! — сказал, увидев его, Хайдаркул. — Ты пришел вовремя! В самый нужный момент!

— Я давно уже пришел, не застал тебя и пошел навестить семью. Ну как ты жив-здоров?

— Спасибо, здоров. А как ты?

— Хорошо, — сказал Сайд и немного помолчал. — Жаль только, что не могу тебя порадовать хорошими вестями…

— Знаю, — сказал Хайдаркул. — Говори же, не раздумывай!

Сайд Пахлаван тихонько поднялся и на цыпочках подошел к двери, быстро распахнул ее, выглянул в коридор, потом, успокоенный, вернулся, сел и сказал:

— Сегодня Асад Махсум привез Ойшу с матерью… Оказывается, Ойша тебе племянница… я раньше не знал…

— Говори же, что с ними.

Что он сделал?

— Ничего… все хорошо… — сказал Сайд и, помолчав, добавил: — Сегодня после полуденного намаза домуллоимам оформил их брак. Кажется, он взял ее законной женой…

Услышав это, Хайдаркул стукнул кулаком по столу и встал.

— Изменник, подлец, негодяй! — вскричал он и зашагал по комнате. — При эмире Гани-джан-бай погубил мою жену и мою дочь. Печаль об этих мученицах еще не оставила моего сердца… А вот теперь опять беда с племянницей! При Советской власти, после победы революции — второй Гани-джан-бай! О, господи! Нет, я это так не оставлю! Я сейчас пойду с тобой и вырву страдалицу из рук мучителя!

— Бесполезно, — сказал Сайд Пахлаван, — можешь сам попасть в беду. С Асадом надо быть осторожным.

— Что же мне, прижав руки к сердцу, умолять его: дорогой Махсум…

— Не горячись! Ты сам ведь учил меня не горячиться! Хайдаркул, взглянув в лицо Сайда, остановился. Сайд продолжал

мягко:

— В последние дни он по всяким наветам и ложным доносам арестовывает многих в городе и в кишлаках, а приведя их в лагерь, мучит, даже расстреливает… Сам себе падишах, что хочет, то и делает… Эту язву надо вырезать острым ножом!

Хайдаркул подумал немного, сел и покрутил ручку телефона.

— Мне нужен Файзулла Ходжаев! — сказал он в трубку. — Да, это я, Хайдаркул, из Центрального Комитета… Здравствуйте. Извините, что так поздно беспокою вас. Я хотел поговорить с вами об Асаде Махсуме… Он переходит всякие границы… Да, да, правда! Я знаю, что и вы такого же мнения… Правильно говорите! Если его не остановить, завтра-послезавтра может открыто выступить против Советской власти. Вчера, знаете… Да, да. Вы уже знаете! Сейчас он насильно взял в жены Ойшу… Не знаю, что мне делать? Я хотел сам к нему поехать, да, верно, толку не будет… Хорошо, обсудим этот вопрос на заседании Совета назиров. Я подам заявление… Хорошо! Будьте здоровы!

Сайд Пахлаван, слушая этот разговор, только качал головой:

— Какой толк от заседания, обсуждения, беседы?

— Совет назиров может вынести решение — и его снимут с работы.

— У него среди своих, среди этих младобухарцев, много сторонников. Сомнительно, чтобы его сняли с работы. А если вдруг и вынесут такое решение, он не выпустит из рук оружия… Нет, он не из таких, будьте спокойны…

Хайдаркул не знал, что и думать. Сайд Пахлаван был прав. Пока соберется заседание Совета назиров, пока вынесут решение, пока оно будет принято к исполнению, пройдет много времени… А Асад Махсум за это время еще больше упрочит свое положение…

Он опять взялся за телефон.

— Мне нужен товарищ Куйбышев, — сказал он. — Да, это Хайдаркул из Центрального Комитета… Что? Его нет? Жаль. А кто со мной говорит? А, товарищ Хакимов, это вы? Здравствуйте. Я хотел посоветоваться по одному важному вопросу. Хорошо, я приду через два дня. Будьте здоровы!

Хайдаркул положил трубку.

— Вот это ты правильно надумал! — сказал Сайд Пахлаван. — Посоветуйся с Куйбышевым, у него проси помощи!

— Так и сделаю! — сказал Хайдаркул и встал. — Сперва поговорю с Файзуллой, а потом, может быть, вместе отправимся к Куйбышеву. Ладно, друг, давай теперь пойдем ко мне, поговорим, поспим, а утром пойдешь на работу.

— Нет, я провожу тебя до дому, а потом пойду в Дилькушо. А то, если не вернусь, мало ли что они могут подумать..

— Ты прав, — сказал Хайдаркул. — Тогда уж лучше простимся здесь. А ты все же узнай, что там с Ойшой и ее матерью… И навещай меня почаще. Ну, будь здоров!

Сайд Пахлаван попрощался и вышел из кабинета.

Почти два месяца прошло с тех пор, как Оймулло Танбур вернулась в свой дом и наладила прежнюю жизнь. Ювелир работал понемногу, а Оймулло каждый день два-три часа давала уроки своим ученицам, потом принималась за домашние дела. Постоянно благодарила она бога за то, что опять жила дома, в своем спокойном уголке, голодна ли — не зависела ни от кого.

В этот день, закончив уроки с девочками и проводив их, она почувствовала себя усталой, не стала заниматься хозяйством, уселась под окном на курпачу и вздохнула. На сердце было почему-то неспокойно. Открыв окно, выглянула во двор. Небо было ясное, чистое; осеннее солнце заливало светом большой двор.

— Дорогая, — сказал, взглянув на нее поверх очков, ювелир, — о чем вы опять вздыхаете? Почему вам тоскливо?

Что у вас на сердце?

— Не знаю, — ответила Оймулло задумчиво.

Тахир-ювелир открыл стеклянную дверцу стенного шкафа, вынул чашу и серебряный графин, поставил их возле Оймулло на подносе.

Оймулло бросила нежный взгляд на мужа и ласково улыбнулась. Конечно, Оймулло была уже немолода теперь, но глаза все еще были живы, полны лукавства; один ее пленительный жест мог снова зажечь искру в душе ювелира. О, этот взгляд! Только он и удерживал его в этом мире, полном треволнений и забот. Он возвращал ему веру в жизнь, пропавшие надежды, освещал путь впереди… Без этого взгляда он уже давно собрал бы свои бренные пожитки…

— Я бы хотела, — сказала лукаво Оймулло, — вашими руками посыпать прах на голову моих забот!

— С радостью! — сказал ювелир и, присев на корточки, до краев наполнил чашу ароматным домашним вином.

— А вы? — спросила Оймулло.

— А я хочу выпить из чаши, к которой вы прикоснулись губами. Оймулло улыбнулась и, отпив вина, протянула чашу ювелиру. Он