Евгений Шумигорский - Тени минувшего

«На первом маскараде, танцуя со мной, — рассказывает Екатерина, — он стал мне говорить, что имеет сказать мне тысячу вещей и потому просит назначить ему на минуту свидание у меня в комнате или где я это найду удобным. Я отвечала ему, что это совершенно невозможно, что мои комнаты совершенно недоступны, и что я также не могу выходить из них. Он мне сказал, что переоденется, если это нужно, лакеем, но я наотрез отказалась, и дело остановилось на переписке» [34] «Записки» (ред. 1790 и 1791), 328. . Но уже в следующем году Екатерина заметила, что камергер Сергей Васильевич Салтыков, недавно женившийся на девице Балк, стал бывать при дворе чаще обыкновенного. Он вкрался в дружбу к Чоглоковым, угождая их слабостям и бывая у них чуть не каждый день, дал, наконец, понять Екатерине, какая была причина его посещений. «Я не сразу ответила, — говорит Екатерина: — когда он снова стал говорить со мною о том же, я спросила его, на что же он надеется? Тогда он стал рисовать мне столь же пленительную, сколько полную страсти картину счастья, на какое он рассчитывал. Я ему сказала: «А ваша жена, на которой вы женились по страсти два года тому назад, в которую вы, говорят, влюблены, и которая любит вас до безумия, — что она об этом скажет?» Тогда он мне стал говорить, что не все то золото, что блестит, и что он дорого расплачивается за миг ослепления. Я приняла все меры, чтобы заставить его переменить эти мысли; я простодушно думала, что это мне удастся: мне было его жаль. К несчастью, я продолжала его слушать; он был прекрасен, как день, и, конечно, никто с ним не мог сравниться ни при большом дворе, ни тем более при нашем. У него не было недостатка ни в уме, ни в том складе познаний, манер и приемов, какие дают большой свет и особенно двор. Ему было 26 лет; вообще и по рождению, и по многим другим качествам это был кавалер выдающийся. Свои недостатки он умел скрывать; самыми большими из них были склонность к интриге и отсутствие строгих правил; но они тогда еще не развернулись на моих глазах. Я не поддавалась всю весну и часть лета; я видела его почти каждый день; я не меняла вовсе своего обращения с ним, была такая же, как и всегда и со всеми; я видела его только в присутствии двора или со всеми. Как-то раз, чтобы отделаться, я сказала ему, что он не туда обращается, и прибавила: «Почем вы знаете, может быть, мое сердце занято в другом месте?» Эти слова не отбили у него охоты, а, наоборот, я заметила, что преследования его стали еще жарче. При всем этом о милом супруге и речи не было, ибо это было дело известное и знакомое, что он не любезен даже с теми, в кого он был влюблен, а влюблен он был постоянно и ухаживал за всеми женщинами; только та, которая носила имя его жены, была исключена из круга его внимания» [35] Там же, 328 и 329. .

Виновником сближения своего с Салтыковым Екатерина считала именно «милого своего мужа». «Когда я приехала в Россию, — говорит она, — и затем в первые годы брачной жизни сердце мое было бы открыто великому князю; стоило ему лишь пожелать хоть немного сносно обращаться со мною [36] Ту же самую мысль, много лет спустя, Екатерина повторяет в письме к г-же Бьелке: «поистине я очень любила бы своего мужа, если бы представлялась тому возможность и если б он был так добр, что желал бы этого» (s’il avait eu lа bonté de le vouloir). Сб. И.Р.О., VII, 10. ; вполне естественно, что, когда я увидела, что из всех возможных предметов его внимания я была тем, которому его императорское высочество оказывал его меньше всего именно потому, что я была его женой, я не нашла этого положения ни приятным, ни по вкусу, и оно мне надоедало и, может быть, огорчало меня. Это последнее чувство, чувство горя, я подавляла в себе гораздо сильнее, чем все остальные; природная гордость моей души и ее закал делали для меня невыносимой мысль, что я могу быть несчастна… Я нравилась, следовательно, половина искушения была уже налицо, и в подобном случае от сущности человеческой природы зависит, чтобы не было недостатка и в другой половине, ибо искушать и быть искушаемым очень близко одно к другому, и, несмотря на самые лучшие правила морали, запечатленные в голове, когда в них вмешивается чувствительность, как только она проявится, оказываешься уже бесконечно дальше, чем думаешь, и я еще до сих пор не знаю, как можно помешать этому случиться» [37] Там же, 446. — «Правду сказать, я никогда не считала себя чрезвычайно красивой, но я нравилась, и полагаю, что в этом и была моя сила» (315). .

В действительности Салтыков едва ли отвечал портрету, нарисованному Екатериной, и впоследствии она сама разочаровалась в нем, но, без сомнения, он был заметен в обществе, окружавшем Екатерину: «по части мужчин императрица в то время с особенною заботливостью старалась заполнить наш двор всем, что она могла откопать наиболее бестолкового, и когда она случайно ошибалась в своем выборе, тотчас же изгонялся тот кривой, который казался королем среди этих слепых» [38] Там же (р. 1771 г.), 189. М. de Saltykof est un homme vain et un petit-maître rasse, c’est-à-dire un homme ignorant, sans gout et sans mérite», доносил о нем французский посланник маркиз Лопиталь. Waliszewski: Le roman d’une Impératrice, 86. . Но Салтыков по отцу и матери, оказавшим Елизавете огромные услуги при ее восшествии на престол, пользовался вниманием императрицы, имел при большом дворе влиятельные связи и обладал недюжинной способностью к интриге. Сблизившись с Екатериной, он, несомненно, сделался ее главным руководителем и советником в сфере, где прежде она, вследствие полного своего одиночества, играла лишь пассивную роль, тем более, что он умел вкрасться в доверие Чоглоковых и в полной мере пользовался дружбой великого князя. Салтыков знал характер супружеских отношений великокняжеской четы и должен был заботиться о том, чтобы скрыть свою связь с великой княгиней; положение осложнялось тем, что Чоглоков сам стал ухаживать за великой княгиней, и один из камердинеров великого князя, Брессан, передал Салтыкову слова великого князя: «Сергей Салтыков и моя жена обманывают Чоглокова; уверяют его, в чем хотят, а потом смеются над ним». Как бы то ни было, но снова возник вопрос о неплодии великой княгини. Так как Екатерина очень любила кататься верхом в особом костюме, по-мужски, то летом 1762 г. императрица заметила Чоглоковой, что манера Екатерины ездить верхом мешает ей иметь детей, и что ее костюм совершенно неприличен. Лишь теперь Чоглокова оказалась в возможности сообщить императрице, что «для того, чтобы иметь детей, тут вины нет, и что хотя их императорские высочества живут в браке с 1745 г., а между тем причины не было». Тогда ее императорское величество стала бранить Чоглокову и сказала, что она взыщет с нее за то, что она не старается усовестить на этот счет заинтересованные стороны; вообще она проявила сильный гнев и сказала, что муж ее — колпак, который позволяет водить себя за нос соплякам».