Валерьян Телёбин - Финская война. Бастионы Лапландии

Полностью погасив наступательный порыв свежих финских частей четырёхдневными арьергардными боями, основные силы 273-го горно-стрелкового полка к 23 декабря закрепились на позициях вблизи посёлка Сайя, где и удерживали оборону вплоть до окончания войны.

Тем временем санитарный эшелон увозил меня всё дальше вглубь страны с двусторонней пневмонией, развившейся на фоне тяжёлой контузии. Унося и от ледяного ада этой войны, и от ставших родными моих братьев по оружию — рядовых бойцов и командиров, мёртвых и живых… И не было родства ближе, чем это. И от моей ненаглядной, моей нежной Танечки.

Уже наступил новый (Слава товарищу Сталину!), 1940 год. Долго стояли в Кеми. Грузили раненых из разгромленной на днях 163-й Тульской стрелковой дивизии. Как можно было посылать на направление главного удара армии дивизию, укомплектованную совершенно необученными, плохо организованными юнцами и запасниками из приписного состава, часто разбегавшимися при первых же выстрелах? В сравнении с теми ребятами, с которыми мне довелось сражаться бок о бок последние несколько недель, эти выглядели просто разношёрстной толпой. Поражала и неспособность комсостава организовать активное противодействие войскам противника, когда, попав в окружение под Суомуссалми, дивизия просто перешла к пассивной обороне, будучи парализована настолько, что даже не смогла нанести встречный удар к шедшей ей на помощь и полностью разгромленной финнами на Раатской дороге легендарной 44-й дивизии Щорса. За что её командир, комбриг Виноградов, и начштаба полковник Волков были вскоре расстреляны, расстреляны перед строем тех немногих уцелевших бойцов, которым удалось, побросав тяжёлое вооружение, вырваться из рассечённой на несколько котлов окружённой 44-й.

Возможно, если бы ещё в середине декабря, когда 163-я дивизия оказалась в тяжёлом положении, Ставка не затеяла чехарду со сменой командующего 9-й армией и девятнадцатого числа, сняв комкора Духанова, не назначила комкора Чуйкова, то катастрофы удалось бы избежать. Смена командарма в самый разгар боёв опасная затея.

Позже, в июне сорок первого, всего за неделю до начала Великой Отечественной войны, по инициативе Михаила Павловича Духанова, ставшего к тому времени помощником командующего ЛВО, для усиления чересчур уязвимого Кандалакшского направления из-под Пскова в Алакуртти была переброшена целая танковая дивизия — 1-я танковая в поддержку нашей 122-й стрелковой. Что, несомненно, помогло уберечь Мурманск от блокады.

Раненые ребята, мурманчане из 81-го горно-стрелкового полка майора Вещезёрского (впоследствии командира 52-й стрелковой дивизии, защищавшей Мурманск от фашистов) рассказали, что под Суомуссалми, прикрывая вместе с ними отход основных сил 163-й Тульской, погиб замечательный советский писатель Борис Левин, автор романов «Юноши», «Два товарища» и, конечно же, «Голубых конвертов», участник Гражданской войны, ставший полковым комиссаром в свои неполные девятнадцать лет. Тело его обнаружили бойцы 3-й роты 15-го отдельного финского пехотного батальона, участвовавшего в освобождении Суомуссалми. Командир роты капитан Контула, ещё до войны бывший здесь начальником местного отделения шюцкора, распорядился похоронить русского писателя с подобающими почестями.

Мне довелось побывать на выступлении Бориса Михайловича перед бойцами Красной Армии ещё во время Польского похода, и даже пообщаться лично, ведь именно мне тогда и было поручено помочь организовать это самое выступление.

Потеря тем ощутимее, что он, как никто другой, смог бы рассказать потомкам и об этой войне, и о сражении за Суомуссалми. Теперь же это приходится делать мне. А кому ещё? Не товарищу же Мехлису (прости Господи, что упомянул имя этого антихриста), который оказался там же.

Лев Захарович дремал, прислонившись бешено пульсирующим виском к прохладному запотевшему стеклу новенького ЗИСа. Подходила к концу вторая неделя войны. Темпы наступления снизились катастрофически, и ко дню рождения вождя вряд ли следует ожидать победных реляций о взятии Оулу. Даже о взятии Пуоланки, до которой оставалось всего-то с полсотни вёрст, речь уже не шла.

Кипучая деятельность в этом водовороте наступающих частей, в этой неразберихе штабов и тыловых обозов, артиллерийских дивизионов и стрелковых рот, совершенно не оставляла времени на сон. Поспать удавалось не более двух-трёх часов в сутки. Но чистый морозный воздух, азарт наступления и упоение собственным всевластием бодрили кровь, позволяя сохранять чистый незатуманенный разум. Правда, в груди всё чаще саднило. Слева, где у других сердце. Но у Льва Захаровича его не было. Вместо него в груди бился пламенный мотор. Мотор беспощадной воли, выкорчевавшей из рядов Красной Армии тысячи шпионов, врагов и предателей. За неполных два года его деятельности на посту начальника Главного политуправления РККА и заместителя наркома обороны СССР рабоче-крестьянская армия избавилась почти от всех старорежимных большевиков, забронзовевших кумиров Гражданской войны, троцкистов и уклонистов праволевацкого толка, эсеров, диверсантов и вредителей. От всех этих Беловых и Блюхеров, Кольцовых и Орловых, Горностаевых, Индриксонов и Битте. А заодно и от их приближённых. От тех, с кем они когда-то вместе служили, учились в академиях, общались во время учений и военных сборов, отдыхали в санаториях и на курортах. И, несомненно, впитывали, впитали в себя яд измены, намереваясь предать и советский народ, и товарища Сталина. А следом арестовывались их жёны (нынешние и бывшие), дети, братья, сёстры, друзья…

— Скоро день рождения Иосифа Виссарионовича, — произнёс он, устало разомкнув опухшие веки и туманно вглядываясь в сгущающиеся сумерки, — а мы застряли здесь, среди этих непролазных сугробов, возле какой-то глухой финской деревни. Как её там, Борис Михайлович?

— Суомус-салми, Лев Захарович. В переводе «пролив, за которым Финляндия». Или что-то в этом роде.

— Вот-вот! Ещё даже толком в Финляндию не вошли, а уже вторая неделя наступления на исходе. Ну ничего, сейчас я им придам скорости. Комкор Духанов мои рекомендации игнорирует? Ладно… Мы не будем, словно крысы тыловые, отсиживаться в Штарме. Вперёд! В штаб дивизии, в полки, в батальоны, в стрелковые роты, наконец… Надо зажечь бойцов. Зажечь их сердца! Отточить, так сказать, остриё пролетарского клинка… — в глазах Льва Захаровича вдруг отразилось пламя, горевшее в его груди, и он продолжил: — Михаил Павлович неплохой командарм, деятельный, вдумчивый, только решительности ему недостаёт. Везде ему мерещатся фланговые удары, охваты, разрывы коммуникаций, угрозы потери управления. Беда с этими бывшими царскими офицерами. Нешто можно остановить такую махину жалкими горстками плохо обученных финских солдат? — Мехлис покачал головой и, окончательно приняв решение, произнёс: — Думаю, стоит заменить Духанова кем-то более способным, кто будет обязан нам своим назначением, будет прислушиваться к нашим советам. А то взяли моду приказы заместителя наркома обороны игнорировать… На Халхин-Голе Жуков, этот выскочка, отменял все мои распоряжения, касающиеся оперативного управления армейской группой. За год до того Блюхер, во время Хасанских событий, воспринимал в штыки любой мой совет. Впрочем, легендарный маршал вскоре поплатился за свою излишнюю самонадеянность… — тень зловещей улыбки скользнула по лицу начальника политуправления РККА после этих слов. — Надо срочно подготовить телеграмму наркому… Как думаешь, Давид? Кого можно назначить на место Духанова? — обратился он к сидевшему на переднем пассажирском сиденье редактору фронтовой газеты «Героический поход» Давиду Ортенбергу.