Софья Макарова - Грозная туча

аршал Мортье, оставленный Наполеоном в Москве с восемью тысячами войска, должен был поджечь Кремлевский дворец, казармы и все общественные здания, кроме воспитательного дома, изрубить лафеты и колеса зарядных ящиков, изломать ружья и, заложив мины под кремлевские башни, вывести последние войска на Можайскую дорогу, но самому оставаться в Москве, пока не будет взорван Кремль.

Немногие жители, оставшиеся еще в Москве, ожидали с нетерпением и страхом, когда выступят отряды Мортье. Они боялись, чтобы те не принялись снова грабить и бесчинствовать. Слухи о том, что под кремлевскими стенами и башнями заложены мины, нагнали на них еще более страха. Никто не выходил на улицу, многие даже завалили двери и окна своих убежищ.

В эту, доживающую свои последние часы и минуты, Москву въехал десятого октября Винценгероде в сопровождении гусарского ротмистра Нарышкина. Впереди их вместо трубача ехал казак с белым платком на пике в знак того, что они едут для переговоров. Наполеоновские гвардейцы задержали их и представили Мортье. Но тот, вместо всяких переговоров, сказал Винценгероде: «Отдайте вашу шпагу и извольте идти за бароном Сикаром, который укажет вам назначенную комнату. Вы — военнопленный. Ваш жребий зависит от императора, к которому я отправляю курьера с донесением о вас».

На следующий день около полудня все французы и другие иностранцы, поселившиеся в последнее время в Москве, направились к Кремлевским воротам, чтобы выйти из Москвы с последними французскими войсками. В шесть часов пополудни выступил и Мортье со своим корпусом, составленным из солдат почти всех европейских наций. Сброд этот при огромном обозе, нагруженном добычей, награбленной в Москве, имел вид переселяющегося цыганского табора. Тут же, среди отборных жандармов и щеголеватых солдат молодой гвардии, вели захваченных в плен Винценгероде и Нарышкина.

Вскоре по выступлении французов наступила темная осенняя ночь. В ее непроглядном мраке показалось вдруг в Кремле пламя и раздался страшный гул взрыва, за ним другой, третий — и так до шести. Некоторые из башен и часть кремлевской стены были взорваны. Причем были разрушены дворец, Грановитая палата, пристройка к колокольне Ивана Великого, арсенал и Алексеевская башня. Никольская башня тоже была повреждена, но образ, находившийся под ее воротами, остался в целости и даже лампадка не пострадала. Точно так же огонь не коснулся соборов, хотя древняя церковь Спаса на Бору была заметана горевшими головнями от пылавших вокруг зданий, и внешние двери Благовещенского собора совершенно обуглились. На Спасских воротах, посреди пламени, остался невредимым образ в золотой ризе, даже железный навес над ним и шнур, держащий лампаду, остались в целости.

При этих страшных взрывах земля заколебалась, как от землетрясения, полетели камни от разрушенных зданий, стены соседних домов треснули во всю свою высоту, двери и окна оказались вышиблены.

Обезумевшие от страха жители выбегали из своих убежищ почти нагие, изрезанные осколками стекол, ушибленные обвалившимися бревнами и кидались бессознательно то в ту, то в другую сторону, не зная, где искать себе спасения. Мародеры и разные мошенники, пользуясь безначалием и общим испугом, принялись снова грабить и буйствовать.

Бесчинства эти прекратились только с рассветом следующего дня, когда в Москву вступили русские войска под начальством генерала Иловайского четвертого, заступившего место взятого французами в плен Винценгероде. Узнав о печальной участи своего начальника и о выступлении французов, генерал Иловайский вошел в Москву вместе с казачьими полками и тверским ополчением, прекратил грабеж и отправил часть бывшего с ним войска для наблюдения за неприятелем. Сам же он остался в Москве с князем Шаховским, находившимся тогда в тверском ополчении, и полковником Бенкендорфом.

После последнего погрома от Москвы оставались одни развалины. Только кое-где сияли уцелевшие позолоченные маковки церквей и возвышались колокольни и некоторые дома, все остальное следовало назвать одной сплошной развалиной, почерневшей от пожара. Нельзя было узнать, где были улицы и площади в этом хаосе обломков и пепелищ, по которым валялись трупы людей и лошадей и целые груды всякого хлама и сора. Среди этих пустырей блуждали полунагие, босые тени, готовые на все, чтобы только продлить свое жалкое существование.

Князь Шаховской и Бенкендорф стали водворять, по возможности, порядок в городе и подавать помощь несчастным жителям. Для прекращения грабежей и убийств были расставлены Иловайским караулы и рассылаемы разъезды. Торговцы, узнав, что Москва снова занята нашими, стали свозить туда всякие продукты: муку, овес, сено. На площадях продавали свежий хлеб и сбитень. С торговцами явились было и мошенники с пустыми телегами, надеясь нагрузить их награбленным добром, но Бенкендорф приказал взвалить на их повозки трупы, валявшиеся по улицам, и отправил их вон из города.

На третий день по вступлении наших войск в Москву загудел торжественный благовест по всем уцелевшим колокольням, но литургию можно было служить только в большой церкви Страстного монастыря, так как она одна не была осквернена французами из жалости к престарелым монахиням, умолившим их не делать из церкви конюшни или провиантского магазина.

Когда после совершения литургии начался благодарственный молебен, не только все православные, но и калмыки, и башкиры упали на колени, благодаря Бога за избавление от страшного нашествия беспощадного неприятеля.

В то время, когда Москва первый раз вздохнула свободно после пятинедельного томления и стала вновь возрождаться, войскам Наполеона становилось все тяжелее и тяжелее. Настали холода, а у французов не было ничего теплого. При этом беспорядок в движении армии был страшный; повозки различных обозов наезжали друг на друга и перепутывались, французы грабили припасы своих союзников, вследствие чего зачастую происходили между ними кровавые схватки. И не мудрено было им брать силой съедобное; они все страшно голодали, так как вездесущие партизаны не давали им возможности отлучаться за фуражом и провиантом. А тут еще Наполеон получил известие, что русские две армии двигаются на него: Дунайская с юго-запада под начальством адмирала Чичагова, а с севера идет Витгенштейн и занял уже Полоцк.

Видя расстройство наполеоновских войск, Милорадович, шедший в авангарде, решился вместе с Платовым атаковать их двадцать второго октября у Вязьмы. Французы не выдержали и стали отступать через Вязьму. Арьергард их получил при этом приказание жечь уцелевшие в городе строения, в особенности те, в которых находились заряды и военные припасы. Милорадовичу нечего было щадить разрушенный неприятелем город, и он велел взять его штурмом. Среди пламени и облаков дыма русские войска прошли через Вязьму и, заняв Смоленскую заставу, бились с неприятелем вплоть до позднего вечера. Неприятель отступил по Смоленской дороге, потеряв убитыми и ранеными до четырех тысяч человек и три тысячи пленными. В числе последних находились генерал Пелетье и более тридцати офицеров. Некоторые французские корпуса отступали в таком беспорядке, что вид их наводил страх и уныние на остальные войска. Несметное число отставших тянулось вразброд и большей частью без оружия, побросав все, чтобы им легче было идти. Они отступали ночью, пробираясь во мраке по дороге, загроможденной орудиями и обозом. Люди и лошади едва передвигали ноги. Лишь только какая лошадь не выдерживала и падала, ближайшие солдаты кидались к ней, добивали ее и делили между собой ее мясо, которое затем ели полусырым. Плохо одетые, почти без обуви, многие из них не выдерживали стужи и тяжести перехода без здоровой пищи; не будучи в силах идти далее, они разводили огни, ложились возле них и оставались на дороге, предпочитая плен или смерть дальнейшему походу. Вскоре выпал снег, ударили морозы, дороги покрылись гололедицей, лошади, не подкованные на шипы, скользили, падали. Французы потеряли большую часть своей кавалерии и принуждены были бросить по дороге множество повозок и орудий. Солдаты до того страдали от стужи, что, добыв топлива, не подпускали к костру тех из своих товарищей и даже начальников, которые подходили погреться, не принеся полена или хвороста, и равнодушно наблюдали, как они коченеют и умирают.