Юрий Лиманов - Многоликий. Олег Рязанский

— Братья, други! — сказал Дмитрий, не повышая голоса — стояла такая тишина, что слова его донеслись до самых дальних рядов. — Верю в победу!

Он спустился с паперти, ему подвели коня, князь сел в седло и, не оглядываясь, поехал к Константино-Еленинским воротам.

Княгиня поднялась на красное крыльцо терема и застыла на последней, верхней ступени с поднятой рукой как изваяние. Стояла, вытирая слёзы.

Вслед за Дмитрием двинулись воеводы, дружина, воины. Кремль опустел. Княгиня легко, словно молоденькая девица, взбежала на самый верх воротной башни и смотрела, как бесконечной тёмной лентой уползает по мосту войско за Москву-реку, растворяясь вдали...

В Коломну шли тремя путями. Главные силы под командованием Дмитрия двигались через Котлы, полки князя Владимира Андреевича Серпуховского — через Бронницы, остальные войска с князьями белозерскими пошли Болвановским древним шляхом.

Как и рассчитывал Боброк, в Коломну московские полки прибыли утром двадцать четвёртого августа. В окрестностях города уже стояли тысячи пешцев-ополченцев в надежде, что князь определит их в строй.

В Коломне Степан улучил минуту и обратился к воеводе Боброку с просьбой отпустить его в войска.

— Потерпи ещё, — ответил Боброк. — Ты мне здесь нужен. Соберутся полки со всех земель, урядим их, обустроим, определим пути навстречу Мамаю...

— Тогда и отпустишь? — с надеждой спросил Степан.

— Тогда поедем мы с тобой приглядывать поле для битвы — так, чтобы нам было сподручно, а татарам неудобно. Умно выбранное поле боя способно уравнять силы.

Тем временем Мамаевы полчища неотвратимо приближались. Каждый день один, а то и два гонца приносили сообщения от сторожевых сотен Мелика о продвижении татар. Возвращались и лазутчики. Сведения о численности Мамаева войска были противоречивы, иногда путаны — да и кто мог сосчитать степняков в походе? Но даже примерная цифра превзошла ожидание: получалось двести пятьдесят тысяч! Полчища эти пока топтались в степи: скорее всего, Мамай выбирал направление главного удара.

Наконец, — московские воины стояли у Коломны уже два дня, поджидая союзников, — пришло посольство от Олега Ивановича Рязанского. Возглавлял его боярин Корней. Уже по одному этому Степан догадался: не доверяет пергамену рязанский князь, на словах главное передаёт.

Принимал Дмитрий Московский посла в походном шатре. Он стоял без шлема, но в колонтаре [58] Колонтарь — доспех из блях и колец. , окружённый воеводами, рядом с братом Владимиром Серпуховским. Степан пристроился позади всех.

Корней за прошедшие два года ещё сильнее раздался вширь, так что поклонился великому князю с трудом, едва согнувшись в поясе. А может, это Олег Иванович не велел своему боярину уж больно-то кланяться Москве. Он передал грамоту, Дмитрий Иванович неспешно сломал печать, развернул, прочитал, передал Владимиру Андреевичу и обратился к боярину:

— Только ли о моём здравии спрашивает Олег Иванович?

Корней оглядел окружавших князя воевод.

— Тут все близкие, свои, ни от кого тайны у меня нет. Говори, боярин!

— Велел Олег Иванович тебя упредить, что Мамай идёт с несметным войском на залесские земли и что путь им намечен от реки Сосны к реке Красивая Меча.

Великий князь молчал, кивая головой, как бы подтверждая всё сказанное боярином и вынуждая его продолжать речь.

— Передовые сотни Мамая уже переправы наводят на Сосне. — Корней умолк.

— Что ж, боярин, — заговорил Дмитрий Иванович, — передай брату моему Олегу Ивановичу нашу благодарность за дружбу его и заботу. Только, думается, ты и сам видел у Коломны: опоздал рязанский князь с предупреждением. Собираемся мы встречать незваных гостей всей Русской землёй. Выступит ли он с нами?

— Ты же знаешь, великий князь, после твоей победы на Воже прошёл проклятый Мамай по нашим землям чёрной тучей, оставил за собой пожарища и трупы, увёл людей в полон, обескровил Рязань. Не пополнили мы ещё полки, не встать нам в чистом поле.

— Отсидеться за нашей спиной надумали?

— До сего времени Москва всё больше за спиной Рязани отсиживалась. — Корней побагровел от гнева, задрал гордо бороду.

— Ладно, ладно, боярин, — сказал успокаивающе Дмитрий Иванович. Он чувствовал, что посол сказал не всё, но не мог понять, почему тот медлит. Было ясно, что несказанные слова и есть то главное, ради чего послал князь боярина. Не настолько же наивен Олег, чтобы предполагать полное неведение москвичей о движении войск Мамая в придонских степях.

— Ещё велел сказать тебе мой князь, что Ягайло Литовский намерен соединиться с Мамаем за Окой-рекой.

Видимо, это и было главной целью посольства. То, что вышел хитрый лис Ягайло скрытно из Литвы и шёл, минуя союзные Дмитрию княжества, огибая Смоленск, московская сторожа давно обнаружила и донесла. Но вот где он хочет соединиться с Мамаем, лазутчики не вызнали. Сообщение было чрезвычайной важности. Дмитрий снял со своей руки перстень с огромным камнем и протянул его боярину. Камень сверкнул кровавым светом и померк в жирной ладони Корнея, принявшего перстень с поклоном.

— Передай Олегу Ивановичу мою братскую благодарность. Иди. Тебя проводят.

Степан выскользнул из шатра вслед за Корнеем. Догнал его у самой коновязи. Хотел спросить об Алёне, но вдруг подумал, что всё повторяется, как навязчивый сон, — и коновязь, и разговор об Алёне, и возможный отказ, — и заговорил о другом:

— Боярин! Ты всегда был мудрым советником князю. Молю: пади ему в ноги, убеди выступить за Русь!

Корней ответил, не глядя на Степана:

— То наши, рязанские дела, а ты ныне московский.

— Сегодня нету удельных дел, всё нынче единое!

— Рязань — не удел, а великое княжение!

— Боярин, оглянись! Неужто не видишь, что надвигается сеча великая, может быть, главная во всей гиштории земли Русской? — Степан обвёл рукой бесчисленные шатры, окружившие Коломну.

Вокруг всё кишело: верхоконные и пешие, гонцы и ополченцы. И все они были молчаливы и сосредоточенны, совсем не напоминая обычно гомонливую, языкатую московскую толпу, в которой не то что великому боярину, иному князю не проехать, не пройти без того, чтобы не услышать о себе что-нибудь едкое.

Боярин невольно остановился, и Степан воспользовался этим:

— Если даст Бог, живы из сечи выйдем...

— Что тогда? — прервал его Корней, резко обернувшись. — Сватов зашлёшь? А я их собаками со двора! Об Алёне забудь, как о родине своей забыл! Ты её на московские милости променял, а дочь мою — на блудницу-ключницу! Тьфу! — Боярин плюнул под ноги Степану и пошёл навстречу слугам, подводившим коня.

Степана словно ожгло — значит, и до Рязани дошла молва о Лукерье. Да, не зря говорят: доброе слово на устах сохнет, а дурное вороном летит...