Юрий Лиманов - Многоликий. Олег Рязанский

Много разговаривали обо всём и ни о чём. Пожалуй, никогда Фёдор не был ни с кем так разговорчив. И всё, что говорила Софья, было умно и к месту. Может, вправду имя накладывает свою властную печать на человека: София — мудрость.

Ефросинья продолжала плести свои кружева. Зимой Фёдор несколько раз ездил под разными предлогами в Москву. Возвратившись, спешил к Марье, бросался в её объятия, как в омут, словно спасаясь от наваждения. На какое-то время помогало. Но вскоре он будто ненароком забегал к матери, заводил разговор о Дмитриевых детях. Мать про себя ликовала, но беседовала с сыном чинно, выслушивала вопросы, отвечала, как могла, о поездках в Москву не упоминала. Однако при случае убеждала мужа послать сына в соседнее княжество.

Олег Иванович давно раскусил несложную игру жены, но виду не подавал. Вечерами, когда был твёрдо уверен, что Ефросинья на женской половине, посмеивался с Епифаном над её хитростями.

Однако частые поездки Фёдора в Москву привели к совершенно непредсказуемым последствиям...

— Батюшка, мне надо с тобой поговорить, — сказал Фёдор, улучив минутку, когда великий князь был один.

— Приходи в библиотеку.

— Без Епифана, батюшка.

Великий князь с любопытством глянул на сына. Что скрывается за этими словами? Вроде между сыном и боярином никогда не было вражды. Фёдор боярина уважал. Епифан парня любил, как сына.

— Поднимемся ко мне. — Олег Иванович неторопливо, тяжело ступая, двинулся к лестнице, ведущей на самый верх. В убранной медвежьими шкурами горнице на широкой лежанке он иногда, скрываясь ото всех, лежал и размышлял. Фёдор там бывал всего несколько раз за те полтора года, что был отстроен новый терем. Бывала ли мать, он сказать с уверенностью не мог. А вот Епифана отец, кажется, туда не приглашал ни разу.

— Рассказывай! — сказал отец, подвигая к Фёдору блюдо с калёными орехами.

Тот взял несколько крупных, очищенных, слегка прожаренных в печи лесных орехов, бросил один в рот, разжевал, проглотил — к орехам, столь любимым батюшкой, он был равнодушен. Предстоящий разговор заботил, и он досадовал, что отец начал не по делу.

— Садись, в ногах правды нет.

Фёдор послушно сел рядом на лежанку.

— Так что ты хотел мне сказать?

— В Москве всё чаще говорят о возможном налёте хана Тохтамыша.

— Неудивительно. Я Дмитрию грамотки с верными гонцами посылаю обо всех донесениях с межи и от моих лазутчиков в Орде. — Олег Иванович пояснил с усмешкой: — Чай, мы с ним союзники.

Как понимать это усмешливое «чай»? Но думать было некогда.

— Сонюшка мне поведала, что отец очень обеспокоен, и это её тревожит.

— Значит, вы с ней не только орехи щёлкаете да в горелки играете, но и о делах беседуете?

— Нешто это плохо?

— Отчего же, хорошо. Так почему это её тревожит?

Фёдор замялся. Пока ехал из Москвы, всё казалось простым. Но теперь, когда надо было облечь в слова то, что влюблённая девочка не сказала, а дала понять, доверившись ему, как самому близкому человеку, засомневался — не означало бы это предать доверие.

— Говори, сын! — В голосе отца послышалось раздражение.

Фёдор собрался с духом и рассказал...

Воспользовавшись первыми солнечными днями наступающего лета, они с Софьей катались на большой лодке по Москве-реке. Две боярыни, под чьим присмотром обычно гуляла княжна, заболтались с дружинниками, и молодые люди остались на корме без пригляда. Княжна была печальна, призналась, что батюшка, Дмитрий Иванович, недоволен их прогулками. Наверное, это последний раз, когда отпустили её с княжичем. Фёдор спросил о причине запрета, Софья не знала этого, но предположила: хотят её просватать за владимирского княжича, ибо не складывается у батюшки союз против Тохтамыша, не верят ему князья после Куликова сражения.

— Чему не верят? — перебил рассказ Олег Иванович, хотя сам догадывался: слишком откровенно обратила в свою пользу Москва победу на Куликовом поле, обделила союзных князей добычей.

— Не знаю, отец. И Сонюшка не знает. Ведомо ей только одно: намеревается Дмитрий Иванович скрепить её рукой будущий союз с Владимиром против Тохтамыша.

Олег Иванович задумался, рассеянно бросая в рот орешки.

Новость была наиважнейшая. И дело вовсе не в том, что рушились честолюбивые планы Ефросиньи связать родственными узами два великих княжеских дома Руси. И не в том, что останется Фёдор с носом — он, по донесениям соглядатаев, почти перестал бывать у Марьи, следовательно, увлёкся молоденькой девочкой.

Дело куда как серьёзнее. Если у Дмитрия Ивановича не складываются союзы с другими князьями, то останутся Москва и Рязань перед огромной ратью Тохтамыша вдвоём. И мечтать о втором Куликовом поле — дело пустое. А значит, надо думать о спасении своей земли, своего княжества, своей шкуры. Но говорить об этом пока рано.

— Не кручинься, сын. Пока Софья заневестится, три года пройдёт. А за три года в наше-то беспокойное время много чего произойти может.

— Я ведь не о том, батюшка, волнуюсь. Как бы так не сталось, что мы с Москвой одни перед Ордой останемся...

«Пожалуй, Фёдор за два года, что на наших с Епифаном беседах присутствует, поумнел», — подумал Олег Иванович довольно.

— И это, глядишь, образуется, — ответил он неопределённо. — Иди. Спасибо тебе за весть.

Когда Фёдор вышел, Олег Иванович в ярости ударил кулаком по ларю так, что блюдо с орехами подскочило. Несколько ядрышек покатилось по полу.

— Ведь чувствовал, знал, что ни к чему Рязани союз с Москвой! — выкрикнул он и откинулся на мягкую тёплую медвежью шкуру...

К вечеру великий князь вышел из горницы спокойный, собранный и неразговорчивый. Позвал Епифана, скрылся с ним в библиотеке. Там в нескольких словах рассказал то, что путано и сбивчиво поведал ему Фёдор, поделился своими мыслями и повелел:

— Снарядишь в Москву торговых гостей, лазутчиков, гонцов. Пошлёшь их под разными предлогами.

Кореев кивнул.

— Чего киваешь? — вспылил неожиданно Олег Иванович.

— Киваю я, государь, оттого что понимаю: нужно нам всеми способами поскорее проверить, верны ли сведения княжича, — спокойно ответил боярин.

— Ишь, какой умный! Всё понял, раньше, чем я изрёк! Где твой ум был, когда советовал с Москвой союз заключать?

— А что плохого из союза проистекло, государь?

— А что хорошего? Не влюбись эта девчушка в Фёдора, так и прозевали бы мы всё, успокоенные громкими словами московских воевод.

Кореев молчал.

— Почему молчишь? Не согласен с государем?

— Всё едино когда-то первый шаг к сближению с Москвой нужно было сделать.

— Охти, какие мы умные! — с издёвкой бросил Олег Иванович. — Первый шаг... А как я из этого первого шага раком пятиться буду, ты подумал?