Юрий Лиманов - Многоликий. Олег Рязанский

Даже в темноте было видно, как сияют в улыбке её белые зубы, как сверкают глаза, как льнёт она при каждом удобном случае к едущему рядом княжичу.

Устроились в непроходимой чаще густого ельника, за надёжными засеками, в наспех отрытой землянке. Здесь счастливая Марья на две седмицы, всё время московского налёта, получила княжича в полное своё распоряжение. Она лучилась счастьем, не понимая, что жадностью ласк, ненасытностью, неуёмностью уже пресытила Фёдора и что он изнывает в нежных силках её объятий.

— Этого Дмитрию я никогда не прощу! — Олег Иванович расхаживал по изгаженной малой палате своего терема. — Нижегородский князь просто стакнулся с Тохтамышем, а ему ничего!

— Нижегородский Дмитрию тесть, — напомнил боярин Кореев.

— Сам знаю.

— А раз знаешь, великий князь, зачем гневаться. Выплеснул на тебя злость Дмитрий Иванович, можно и о переговорах подумать.

— Если ты ещё хоть раз заикнёшься о переговорах с Москвой, я тебя до конца жизни в отчину отправлю!

— Воля твоя, Олег Иванович. Я не заикнусь. Жизнь тебе сама скажет.

— Молчи! — Князь закричал, словно Кореев был ключником или дворским. — Почему в хоромах нет ни баб, ни девок, ни холопов? Давно пора порядок навести, мы уже второй день, как вернулись! — И тем же злым голосом спросил: — Где Фёдор?

— Он с Марьей в Солотчанском бору в землянке жил.

— Знаю! Обрадовался, дорвался до бабы! Сейчас где он?

— Прикажешь послать?

— Не нужен он мне, я знать хочу, где мой сын и наследник обретается. — Олег Иванович хмыкнул. — В землянке с бабой!

Кореев поднялся на возвышение, где лежал поваленный кем-то малый престол, поставил его, смахнул пыль.

— Думаешь, я сяду на опозоренное место, в чужое говно? — опять взвился криком Олег Иванович.

Кореев спустился с возвышения.

Великий князь подбежал, вскочил на верхнюю ступень, ногой пнул престол, тот со стуком покатился вниз.

— Вот так бы Митькин престол!

На шум вбежал стольник с выпученными от усердия глазами, готовый служить, бежать, выполнять...

— Почему до сего часа не убрали? Пшёл прочь.

— Не стой, аки жена Лотова, соляным столбом, — усмехнулся Кореев, проходя вслед за князем.

За тридцать лет он привык ко всему. Знал, что вспышка гнева у Олега Ивановича чем яростнее, тем короче.

И действительно, когда он нашёл великого князя на гульбище, тот был уже спокоен.

— Думаю, надобно набрать в полки молодых парней и отправить на межу, в сторожевые сотни, дабы воинскому умению обучались у бывалых воинов.

— Полагаешь, вдругорядь придёт Дмитрий?

Великий князь молча покачал головой, словно удивлялся, до чего же недогадлив верный соратник, и, ничего не сказав, пошёл на женскую половину.

«Мечтает об ответном ударе», — понял боярин, сокрушённо вздыхая.

Ведать подготовкой новых полков великий князь поручил Фёдору. Кореев, увидев, как рьяно и, главное, разумно взялся за дело княжич, понял, что не заметил в юноше того, что углядел в нём отцовским взором великий князь. Именно тогда и стал Епифан величать Фёдора не княжичем, а князем. А вскоре и вся Рязань стала называть его «молодой князь»...

В конце зимы Марья, смущаясь, сказала Фёдору, когда тот, выбрав время, заглянул к ней: она в тяжести.

Девушка вся светилась радостью — пять с лишним лет не беременела, а тут сподобил Господь. Никак, в лесной землянке понесла.

— Толкается уже! — сказал она с улыбкой.

— Чего радуешься? — огорошил её вопросом Фёдор. — Твой сводный брат — мне сводный брат. Теперь твой сын ему кем будет — племяшом? Совсем в родстве запутались, ни стыда, ни Бога в мыслях.

— Со мной спать — о Боге не думал, а дитё шевельнулось, вспомнил? — упёрла руки в пополневший стан Марья.

— Кто ты, чтобы меня попрекать?

— Мать твоего будущего выблядка! — в запале бросила Марья. Она так ждала Фёдора, так мечтала, что поведает ему радостную весть. Он обнимет, приголубит, скажет ласковые слова, поведёт в ложницу, проведёт крепкой, но нежной рукой по животу и, может быть, прислушается к тому, что происходит там, — а он? Накричал!

Нет, она никогда не мечтала о том, что вдруг как-то повернётся судьба и станет она его женой. Слишком велико расстояние от сына великого князя до дочери огнищанина. Но порадоваться вместе, ощутить себя отцом...

— Ты меня спросила, когда к знахарке не пошла, дите решила оставить? — резко спросил Фёдор.

— А чего я должна была тебя спрашивать?

— Как чего? — растерялся княжич. — Вроде я не последний человек.

— Не последний? — переспросила Марья. — То-то твой батюшка Ваньку сделал моей матери и её огнищанину спихнул. — Логики в словах не было, но был напор и вызов.

— Всё равно... — начал было Фёдор.

— Нет, не всё равно! Это ты посопел и отвалился! А я о ребёночке, может, с первых дней, как с тобой, кобелём, легла, мечтала, только Бог не посылал. А теперь, когда сподобилась, ты мне своими дурацкими рассуждениями радость портишь?

Фёдор посмотрел на выпирающий живот, на перекошенное от злости лицо Марии, с удивлением заметил, что у неё слегка расплылись черты лица, будто опухла ото сна. Он с горечью подумал, что скакал к ней в надежде сладко провести ночь после бесконечных поездок на межу, а нашёл попрёки, которых не терпел, особенно если были те в какой-то мере справедливыми. Фёдор молча встал, пошёл к двери, оглянулся. Марья стояла, всё так же уперев руки в боки, но было в её позе, совсем недавно вызывающе-победной, что-то жалкое. Он хотел уже было вернуться, приголубить, но Марья, углядев жалость в его глазах, злобно крикнула:

— Огнищанина мне пошёл искать? Не трудись, обойдусь!

Фёдор вышел, хлопнув дверью.

Стука копыт по мягкому февральскому снегу в избе слышно не было, зато ворота скрипели долго и противно.

Марья села на лавку и тихонько завыла...

Всю весну Фёдор носился с десятком гридей от одного межевого городка к другому, проверяя, как обучаются в сотнях молодые бойцы.

Он сразу же оценил отцовский замысел — подготовить скрытно умелое, молодое войско, не возлагая все надежды на ополчение.

В конце июля, почти через год после начала Тохтамышева нашествия, от которого ещё долго на юге Руси вели счёт, Марья родила девочку.

Вдова Василия Михайловича, Дарья, хотела забрать и дочь и внучку к себе, чтобы жили они в богатом боярском доме, окружённые дворовыми и холопами. Но Марья заупрямилась, осталась жить там, где когда-то поселилась её мать с огнищанином.

— Здесь моё место, — сказал она матери. — Нечего мне, простой бабе, в боярские хоромы лезть.

Дарья не спорила, про себя решив: надеется, что вспомнит о ней молодой князь, прискачет. Но время шло, Фёдор всё не скакал, объезжая сторожевые городки. Люди болтали, будто у него на каждой засеке и в каждом городке по бабе. Может, и приврали для красного словца, но что князь Фёдор бабам нравился, Дарья знала. На дочь, когда приезжала к внучке в гости, глядела с жалостью. И красива, и учена, и умна. И роды стан не испортили, не идёт — плывёт, на голову хоть миску, полную молока, ставь, капли не прольёт, — а не даётся счастье.