Кальман Шандор - Позорный столб (Белый август)

— Только тогда, когда ты простишь меня! — воскликнул отец.

— Хорошо, хорошо, — сказала мать, — но не в присутствии ребенка.

Кормилица Кароя, Эржи, в тот же день поставила его в известность о причине столь странного поведения отца: у Кароя появился брат, однако ему нельзя его видеть, так как у брата другая мать.

Эта самая Эржи, сейчас уже сморщенная старуха, вела вдовье хозяйство учителя Кароя Маршалко; из кухни доносился щекочущий ноздри запах лука, слышно было сочное шипение сала — учитель проглотил слюну; у этого тучного стареющего человека была одна слабость — еда; время от времени он оказывался во власти какого-то непомерного обжорства и тогда, если он ел в трактире, поминутно косился, на тарелки соседей и багровел от негодования, когда ему казалось, что его порция говядины значительно меньше, чем у соседа. Во всем остальном это был чрезвычайно мягкий, даже неловкий человек и по существу не более эгоистичный, чем другие, но вот ел он всегда торопливо, с хмурым видом и походил при этом на ворчащую, обгладывающую кость собаку. Разумеется, он знал о своей слабости, осуждал себя за нее, даже пытался себя обуздать, но это, к сожалению, ему редко удавалось. Вот и сейчас он нетерпеливо встал и направился в кухню.

— Что вы готовите? — поинтересовался он, проглатывая слюну.

— Лечо, — мрачно отозвалась Эржи.

— Я взгляну, — сказал учитель и приподнял крышку кастрюли. — Хватит? — спросил он с недоверием; очки его запотели ют вырвавшегося из кастрюли пара.

Старуха пожала плечами. Учитель опустил крышку.

— Туда бы, добавить, увесистый шницелек, — мечтательно произнес он, — или каких-нибудь колбасок!

— Я могу только сварить там свои пальцы, — сказала раздраженно Эржи, — другой колбасы во всем городе не найдется.

Учитель задумался.

— Когда мы будем есть? — спросил, он. — Уже без четверти. девять, Я надеюсь, вы перец не полностью вычистили?

— Потерпите, Каройка, — ответила Эржи, — барышня придет домой в девять часов.

— Древние римляне, когда тушили лук… — пустился в рассуждения учитель, но Эржи стремительно распахнула перед ним дверь.

— Выйдите, господин учитель, — сказала она, не повышая голоса, — а то ваш костюм пропитается луковым духом.

Учитель постоял еще немного и вышел.

Барышня, которую ждали домой к девяти, была дочь учителя Мария Маршалко; ей исполнился двадцать один год, и она как раз закончила восьмой семестр медицинского факультета в университете; она опередила своих сверстников ровно на год, так как сдала экзамен на аттестат зрелости, когда ей было семнадцать лет.

«Где она пропадает так долго?» — досадуя на дочь, думал учитель. Он вновь закурил трубку, желая усмирить хищника, нашедшего себе пристанище в его желудке. «Черт знает что такое! — негодовал он про себя. — Ведь лечо переварится».

Он взял с полки двадцать второй том «Естественной истории» берлинского издателя Детлефсена, ибо, как он помнил, именно в этом томе Плиний Старший говорит о различных способах тушения лука, — разумеется, в оливковом масле, — которые тот имел возможность изучить особенно досконально во времена своего испанского прокураторства, когда он держал обширную кухню, где готовили и римские и испанские блюда. Нужное место учитель так и не нашел — явилась Мария, и Эржи внесла лечо.

— Я была у него, — объявила Мария во время ужина.

Учитель прервал поглощение лечо и даже отложил вилку.

— Ешь, папа, — мягко сказала Мария, — лечо остынет.

— И что же? — спросил учитель, не прикасаясь к еде.

— Собственно говоря, он меня выставил.

— Что значит «собственно говоря»? Выставил или не выставил?

— Когда ему надоел разговор, он любезно сказал «до свиданья»!

Учитель снова принялся за еду.

— Больше он ничего на сказал? — спросил он.

— Сказал, что благодарит. Но от приглашения отказался. И еще сказал, что мы ничем ему не обязаны и что если бы Эндре вынесли смертный приговор, он и в этом случае ничего бы решительно для него не сделал.

— Ты сказала, что мы не из-за этого?

— Я сообщила ему наше мнение об Эндре…

— Ему до этого нет никакого дела, — сказал учитель, хмуря лоб и макая хлеб в лечо.

— Мне хотелось, чтобы он пришел к нам. В июне ты ведь Тоже сказал ему, что мы Эндре не…

— Это совсем другое дело, — быстро проговорил учитель, — тогда жизнь Эндре…

— А теперь его жизнь!

— Да-а.

Учитель пристально смотрел на дочь. Она покраснела.

— Что еще? — спросил он.

— Я сказала ему, что я социалистка.

— Он тебя высмеял, да?

Мария утвердительно кивнула головой.

— Почти, — сказала она.

— Ничего не поделаешь, — пожал плечами учитель. — Его жизнь действительно в опасности.

Он закурил трубку.

— Я остался голодным… собственно говоря! — мрачно изрек он и засмеялся. Дочь тоже засмеялась. — Что он за человек? — спросил учитель.

— Он высокомерен, — ответила Мария. — По-моему, он прав. Он считает нас буржуа.

— Так… А кто же мы?

— Мы близорукие! — ответила Мария.

Учитель был озадачен. Отец и дочь смотрели друг на друга через толстые стекла очков.

— Что было сегодня? — спросила Мария. — Ты был в школе?

Учитель сперва пожал плечами, потом не спеша стал рассказывать о том, что ему в этот день довелось увидеть в городе. На улицах стрельба, некоторых людей преследуют…

— Я видел двоих рабочих, — говорил он, — полуобнаженных, в разорванных брюках, с руками, связанными веревкой. Средь бела дня по проспекту Арпада их конвоировали четверо полицейских! Его высокопреподобие Слани как раз выходил из магазина, он расплылся в улыбке, заметив их, и тут же отвернулся.

— А ты смотрел, — глухо промолвила Мария.

— Что же мне оставалось делать?

Воцарилось молчание.

— Жестокость господствующих классов… — начала Мария.

Учитель безнадежно махнул рукой.

— Человечество! — воскликнул он. — Между преследователями и преследуемыми невелика разница. Кто бы ни взял верх, всяк по-своему жесток.

— Вздор! — негромко возразила Мария, но глаза ее при этом сверкали. — Буржуазная легенда о кровожадной самозащите.

— Не дерзи! — сказал учитель. — Если ты не уважаешь мой возраст, — продолжал он с улыбкой, — то по крайней мере помни, что я твой отец…

— И что мой отец имеет, разумеется, большее право на дерзость? — отозвалась Мария.

Учитель озадаченно хмыкнул и поднял глаза.

— После красного террора, по всей вероятности, наступит белый. Кстати, в этой связи обращаю твое внимание на некое библейское изречение: поднявший меч от меча и погибнет.

— Ты в это веришь? — спросила Мария.

— Видишь ли… — осторожно начал учитель.

— От чего скончался император Август?

— От старческой немочи, — холодно ответил он и поспешно добавил — Ну ладно.