Кальман Шандор - Позорный столб (Белый август)

Вот как все это было на рождестве в Веспреме, где высились снежные сугробы и заливался колокольчик летящих саней, где в соборе благоухал ладан и звучал рождественской хор, а над изголовьем больного старика витала черная тень мучительных кошмаров. Дед, впрочем, прожил еще лишь полгода и унес с собой в могилу страшную тайну.

Первый год пребывания Эндре Маршалко в гимназии прошел сравнительно благополучно. Правда, в его табеле в конце года преобладали тройки, зато он приобрел себе в классе нескольких закадычных друзей. Гимназию города В. ему пришлось оставить на третьем году обучения, когда в кабинете естественной истории была обнаружена кража со взломом, а в Будапеште был схвачен укрыватель краденого, некий старьевщик с улицы Непсинхаз, состоявший в контакте с шайкой гимназистов из трех человек. Кабинет естественной истории был расположен на третьем этаже; Эндре, главарь шайки взломщиков, по свидетельству двух его сообщников, пройдя на головокружительной высоте по узкому внешнему карнизу, проник через окно в кабинет и тем же путем ушел оттуда, не воспользовавшись ключом, предусмотрительно выкраденным из учительской. Мальчишек, однако, так и не удалось заставить объяснить, почему они разбили вдребезги все имущество кабинета.

Эндре Маршалко поступил в частный будапештский колледж, а отец его, разумеется, возместил гимназии убытки, нанесенные сыном. Аттестат зрелости он получил уже в третьем учебном заведении, ибо по причинам, о которых отец его никогда не говорил, парня без лишнего шума из колледжа отчислили тоже. Поскольку отец настаивал на том, чтобы сын окончил гимназию, Эндре сдавал экзамены экстерном. Он стал носить трость и сделался завсегдатаем кафе Шполариха в Будапеште, водил компанию с писцом из полиции и каким-то слушателем университета и часто заявлялся домой лишь на рассвете и под хмельком. Вскоре отец обнаружил, что сынок заложил кое-какие драгоценности, оставшиеся от покойной матери, что он понемногу выкачал деньги у Эржи — ни более, ни менее, Как шестьсот пятьдесят крон — и избил старуху, когда та отважилась упрекнуть его за это. Через два дня, сойдя рано утром с трамвая, привезшего его из Будапешта, Эндре столкнулся на площади Темплом с Эржи, отправившейся с кошелкой за покупками. Он взял старуху под руку, привел ее в церковь, оба они, стоя рядом, преклонили перед алтарем колена, и Эндре якобы дал торжественный обет; Эржи никому не сказала, какой это был обет, не говорила она и о шестистах пятидесяти кронах. Все это выяснилось случайно. Учитель выбранил старуху, пригрозил ей увольнением и возвратил деньги. Обет, данный молодым человеком, имел, безусловно, тайные и к тому же достаточно веские причины — накануне он был вызван в будапештскую полицию, и его в качестве свидетеля целое утро допрашивали по уголовному делу о тяжелом телесном увечье со смертельным исходом. На этот раз он и в самом деле немного притих, сдал экзамены за седьмой класс гимназии, а спустя полгода получил аттестат зрелости в частном колледже Рёшера. После этого он приобрел себе монокль, а когда его зачислили на юридический факультет, был принят в университетское студенческое общество имени святого Имре.

Второй год шла мировая война; Эндре снял в Будапеште меблированную комнату — после жарких споров с отцом, во время которых сын пригрозил отцу, что привлечет его к суду, банк стал выплачивать ему содержание из наследства, оставленного матерью, что дало ему возможность отделиться от семьи. В начале 1918 года он был призван на военную службу, попал в офицерскую школу, оказался третьим по успеваемости на курсе и, закончив ее, был зачислен в маршевую роту, а когда вспыхнула революция, он уже имел чин прапорщика. Тридцать первого октября учителю Карою Маршалко были предъявлены два векселя по три тысячи крон, которые выдал его сынок, подделав подпись отца. Карой Маршалко заплатил по векселям и замял эту историю. Вскоре Эндре наведался в родительский дом; между ним и отцом произошла короткая стычка, во время которой сынок передразнил заикающегося отца. Учитель — впервые в жизни! — ударил сына по щеке. Оба побледнели. После этого прапорщик, щелкнув шпорами, удалился. Кстати сказать, сей прапорщик, будучи в то же время еще и слушателем университета, согласно декрету Венгерской Советской республики о высшем образовании получал в канцелярии квестора университета в начале каждого месяца стипендию в триста крон. После происшедшей размолвки учитель Маршалко не имел известий о сыне вплоть до 24 июня, когда тот вместе со своими приятелями офицерами был арестован как участник контрреволюционного заговора на заводе М.

Учитель Карой Маршалко, хоть он и был избран вице-председателем гражданского клуба, имевшего резиденцию на проспекте Арпада, по вечерам редко покидал свой коттедж на улице Эркеля. Он трудился над третьим, дополненным изданием латино-венгерского словаря и после столкновения с чиновником муниципалитета Тивадаром Рохачеком прекратил даже игру в тарокко. К тому же у него прибавилось работы, так как с января 1919 года в связи с болезнью коллеги он исполнял обязанности заместителя директора гимназии города В. и, кроме преподавательской, должен был выполнять еще и административную работу.

В этот вечер, 4 августа 1919 года, после того как дочь ушла к себе, учитель Карой Маршалко, подумав, решил еще не ложиться, уселся за письменный стол и взялся за отчет. Он сидел босой, в рубашке и брюках со спущенными подтяжками, свисавшими сзади до самого пола. Надо было представить сводку о социальном составе учащихся гимназии, а также о вероисповедании учащихся младших и старших классов за истекший учебный год. Эту работу поручил учителю д-р Геза Лагоцкий, прежний директор гимназии, возвратившийся на свой старый пост явочным порядком. Директор Лагоцкий, он же королевский советник, руководивший этим учебным заведением ни много ни мало двадцать лет, 2 августа явился в гимназию города В. и без особых мудрствований, применив физическую силу, выставил из своего кабинета заведующего школой, молодого учителя истории из Будапешта, по фамилии Баняи, назначенного в свое время органами народного просвещения Советской республики. Совершая это бесчинство, Лагоцкий пригласил двух понятых, одним из которых был священник Слани, учитель закона божия, другим — учитель геометрии Эден Юрко. Молодой заведующий протестовал, он даже заявил, что немедленно сообщит о случившемся самому народному комиссару просвещения Шандору Гарбаи. Тогда учитель геометрии Юрко, человек атлетического сложения, и священник, тоже здоровенный детина, пригрозив ему карательным отрядом, попросту вытолкали из кабинета молодого заведующего, который, кстати, был сыном инспектора Всевенгерской кассы по социальному страхованию рабочих и члена социал-демократической партии, и швырнули вслед его шляпу и форменный сюртук, а учитель Юрко даже пнул его разок.