Эдуард Бульвер-Литтон - Последние дни Помпеи

— Саллюстий, где ты нашел Калена? — спросил претор.

— В погребах Арбака.

— Египтянин, ты значит осмелился замкнуть там жреца — служителя богов, и за что? — опять сердито спросил претор, наморщив лоб.

— Выслушай меня! — сказал Арбак, поднимаясь со своего места, спокойно, но с видимым волнением в лице. — Этот человек пришел и грозил мне выступить против меня с обвинением, которое он здесь теперь высказал, если я не куплю его молчания половиной моего состояния. Все мои возражения были напрасны. Благородный претор и вы, граждане, — я здесь чужой, я знал свою невинность, но показание жреца против меня могло мне все-таки повредить. В таком затруднительном положении я заманил его в один из моих погребов, откуда его только что освободили, под тем предлогом, что это — кладовая с моими драгоценностями; я хотел его там продержать, пока судьба настоящего преступника не будет уже определена и, следовательно, угрозы Калена будут не опасны; я ничего дурного не имел против него и в мыслях. Быть может, я поспешил с моими мероприятиями, но кто из вас не признает справедливости самозащиты? Если я был виноват, то зачем же жрец не пошел со своим обвинением в суд, где я и должен был бы возражать ему? Почему он не обвинил меня, когда я обвинил Главка? Претор, это требует ответа; в остальном полагаюсь на ваши законы и требую вашей защиты. Поставьте меня перед судом, и я с покорностию приму его решение, но здесь не место для дальнейших объяснений.

— Это можно исполнить, — сказал претор. — Эй, сторожа! взять Арбака и караулить Калена! Саллюстий, ты отвечаешь нам за поведение и за обвинение. А теперь представление пусть продолжается…

— Что это? такое грубое пренебрежение к Изиде? — закричал Кален. — Кровь ее жреца вопиет о мщении; откладывать теперь справедливый суд, чтоб позднее он не состоялся вовсе? И лев останется без добычи. Боги, боги! Я чувствую, что устами моими говорит Изида: бросьте льву Арбака, бросьте льву!

Истомленный непосильным волнением, жрец окончательно свалился в судорогах, с пеною у рта катался он по земле, подобно бесноватому. Народ в ужасе смотрел на него.

— Это боги вдохновляют святого человека — отдайте Арбака на растерзание льву!

С этими криками сотни и тысячи людей повскакали со своих мест и бросились к египтянину. Напрасно останавливал их эдил. Напрасно, возвышая голос, претор напоминал законы: народ видел уже сегодня кровь и жаждал ее еще более… Возбужденная толпа уже позабыла всякое уважение к властям; призыв претора к порядку был не сильнее тростинки в бурю, и хотя, по его приказанию, стража стала шпалерами перед нижними рядами, где сидели более почетные и знатные зрители, но эта стена представляла лишь слабую защиту. Волны человеческого моря надвигались к Арбаку, чтобы распорядиться его участью. В страхе и отчаяньи, которое начинало побеждать его гордость, взглянул он на толпу, шумно подступавшую все ближе и ближе, и вдруг заметил сквозь оставленную в полотне навеса прореху — необычайное явление. Он увидел его первый, и врожденная хитрость подсказала ему надежду на спасение. Египтянин протянул руку вперед, лицо его приняло выражение несказанной надменности.

— Взгляните туда! — сказал он громовым голосом, заставившим смолкнуть толпу. — Взгляните, как боги защищают невинного! Ад высылает свои огни, чтобы отомстить моему обвинителю за несправедливый донос!

Взоры всех обратились по направлению его руки и с неописуемым ужасом увидели страшную картину: из вершины Везувия поднималась масса густого черного дыму в виде гигантского ствола. Черный ствол и огненные ветви громадного дерева все росли, при чем ветви — поднимаясь — меняли ежеминутно цвет: из огненно-красных, бледнея, становились мутно-розовыми, потом снова зажигались пожаром! Зловещая, мертвая тишина внезапно сковала все и вдруг, среди этого гробового молчания, раздалось рычание льва на арене, и, как эхо, откликнулся извнутри здания, более диким и резким голосом — тигр. Напуганные неподвижною тяжестью атмосферы животные как будто предчувствовали надвигающееся несчастие. Вслед за этим последовали жалобные вопли женщин, земля начала колебаться, стены амфитеатра пошатнулись и издалека донесся треск каких-то обрушивающихся крыш… Еще минута и — казалось — вся черная масса скатится всесокрушающим потоком с горы на собравшийся тут народ. Начался горячий пепельный дождь, смешанный с раскаленными камнями; он сыпался над виноградниками, совершенно уничтожая их, над опустевшими улицами, над амфитеатром, и, падая с шумом в холодные морские волны, захватывал собою громадное пространство… Теперь все было забыто: и справедливость, и Арбак, и зрелище; не существовало никаких преград и порядков; бежать, спасаться, укрыться — вот единственное желание, охватившее собравшихся, всех обуяла ни с чем несравнимая паника. Каждый спешил спастись, толкая и давя все вокруг; только стража оставалась еще неподвижна на своем посту у входов. Не обращая внимания на падавших, наступая на них, со стонами, проклятиями, криком и мольбами ринулись все к многочисленным выходам… Но куда бежать? Некоторые, боясь вторичного землетрясения, спешили домой, чтобы собрать что было поценнее и бежать куда-нибудь дальше, пока еще было время; другие, напуганные горячим, каменным дождем, который становился все сильнее и гуще, искали убежища под ближайшими крышами домов, храмов и где только можно было приткнуться. Но туча над горой все разрасталась, и соединяясь с выходившим из кратера густым дымом, совершенно заслонила солнце, и вскоре ясный дневной свет заменился полным мраком глубокой ночи…

Главк не мог даже понять, что с ним произошло; во сне ли это все или наяву, что он цел и невредим уведен с арены. Его привели в маленькую комнату в здании амфитеатра, дали ему одежду и все служители арены наперерыв старались приветствовать и поздравить его. Туда же чья-то сострадательная рука привела и бедную слепую, сгоравшую желанием как можно скорее убедиться, что Главк действительно жив и избавлен от позорной и мучительной смерти.

— Я, я тебя спасла! — рыдая восклицала Нидия. — Теперь я могу спокойно умереть.

— Нидия, дитя мое, моя спасительница!

— Дай руку, чтобы я чувствовала, что ты действительно остался жив! Да, это правда! Мы все же не опоздали и это — я, я тебя спасла!

Эта трогательная встреча была прервана отчаянными криками, раздавшимися из амфитеатра.

— Гора, землетрясение, беда!.. — раздавалось со всех сторон.

Служители и стража бросились бежать, предоставив Главку и Нидии спасаться, как они знают. Но афинянин, как только убедился в близкой опасности, вспомнил Олинфа: его судьба избавила также от когтей тигра, так неужели же оставить его теперь погибать от другой — не менее грозной беды? Главк взял Нидию за руку и поспешил в темницу, где был христианин, которого он застал стоящим на коленях, с горячей молитвой на устах.