Эдуард Бульвер-Литтон - Последние дни Помпеи

— Вставай, мой друг, спасайся, беги! — кричал Главк, выводя пораженного Олинфа на воздух; он показал ему черную тучу, из которой сыпался пепел и камни, и испуганную толпу, в страхе разбегавшуюся во все стороны.

— Это — перст Божий! Слава Господу! — воскликнул в благоговейном ужасе Олинф.

— Беги, ищи твоих собратий, и старайтесь спастись! Прощай!

Олинф ничего не отвечал, даже не заметил, что грек удалился: так полна была его душа высоких молитвенных мыслей. Его горячее сердце всецело поглощено было прославлением милосердия Божия, а не страхом перед видимым проявлением Его могущества. Наконец, он решил идти и направился к выходу, но тут глазам его представилась какая-то открытая небольшая комната, где при мерцающем свете лампочки он увидел три распростертых на земле тела. Это была мертвецкая гладиаторов; он уже хотел пройти мимо, когда услыхал из глубины этой комнаты чей-то тихий голос, призывавший Христа.

— Кто здесь призывает Имя Сына Божия? — спросил Олинф, но так как никто не отвечал, то он вошел и увидел старика, который сидел на земле и держал на коленях голову умершего юноши. Полный неописанной скорби и любящего отчаяния, склонялся старец над мраморно-бледным лицом, которое он придерживал своими дрожащими руками. Сын его был мертв! Он умер для него и сердце бедного старика исходило горем.

— Медон! — с участием обратился к нему Олинф, — встань и беги! Господь приближается в вихре бури и грозы: спасайся, пока огонь не дошел сюда.

— Он был так полон жизни! не может быть, чтобы он был мертв! Подойди, приложи руку, верно сердце его еще бьется!

— Брат, душа его отлетела; мы в молитвах будем помнить о нем; а теперь ты не оживишь мертвого праха! Пойдем! Идем скорее; слышишь? это уже рушатся стены! Слышишь, как ужасно кричит народ в смертельном страхе! Не теряй ни минуты, идем!

— Я ничего не слышу, — горько сказал Медон и покачал седой головой. — Бедный мальчик, его любовь ко мне погубила его!

— Пойдем, оставь! пойдем; прости эту настойчивость друга!

— Тише; кто может разлучить отца с сыном? — И Медон обнял тело любимца и осыпал лицо его горячими поцелуями.

— Ступай! — сказал он, — уходи, а мы должны остаться вместе.

— Но ведь смерть уже разлучила вас! — с состраданием заметил Олинф.

Старик кротко улыбнулся.

— Нет, нет… нет! — прошептал он, все тише и тише произнося слова. — Нет… смерть была добрее…

И с этими словами голова его опустилась на грудь сына, руки, державшие труп в объятиях, разошлись… Олинф дотронулся до него, взял за руку — пульса уже не было. Последние слова старого отца оправдались: смерть была добрее!

Между тем Главк и Нидия торопливо шли по опасным, полным ужаса улицам города. Грек узнал от Нидии, что Иона все еще находится в доме Арбака, и поспешил туда, чтоб отыскать ее и спасти. Немногие рабы, которые были оставлены дома, когда египтянин отправился в амфитеатр, не могли противостоять вооруженным рабам, приведенным Саллюстием, а теперь, при виде огня и дыма, выходивших из ужасной горы, — разбежались и забились в самые отдаленные углы дома. Даже эфиоп-привратник оставил свой пост у входной двери, так что Главк, оставив Нидию у ворот, беспрепятственно мог пройти через весь ряд комнат, громко призывая Иону, пока, наконец, услышал ее голос из-за замкнутой двери. Выломать дверь, взять Иону на руки и бежать из дома — было делом одной минуты. За воротами присоединилась к ним Нидия, и — благодаря темноте, распространяемой смрадным дымом от серных испарений горы, Арбак, которого они узнали по голосу, их не заметил. Египтянин встретился им вблизи его дома, куда он спешил, чтобы забрать свои богатства и Иону и спасаться подальше. Итак, они спешили втроем выбраться из этих мест, наполненных ужасом и всеобщим смятением. Но куда? Главк только что избежал смерти, но последняя, казалось, только переменила свой образ и снова настигала свою жертву, при том уже не одну на этот раз!..

Извержение все усиливалось; Везувий все чаще и чаще выбрасывал массы огня, и — засыпая все окружающее раскаленными камнями и пеплом, уничтожал всякую растительность по всем своим склонам. По временам вылетали из горы целые столбы кипящей воды, которая, смешиваясь с горячей золой и камнями, образовала какое-то жидкое тесто, стекавшее широким потоком вниз. Горячая лава, шипя и кипя, приближалась к городу, и с возрастающей силой, разветвляясь на множество ручьев, обрушивалась на крыши, дома и улицы Помпеи, уничтожая на своем пути все живое. Разбушевавшаяся стихия побеждала все, не зная никаких пределов; людские законы, права, обычаи, общественное положение — все стушевалось и смолкло перед этой грозной силой; не унимались лишь людские страсти! Ненасытная жадность спешила воспользоваться даже несчастием: Кален, предоставленный разбежавшейся стражей самому себе, разыскал своего родственника Бурбо и вместе с ним затеял обобрать сокровища в храме Изиды. Но когда оба они, уже нагруженные богатой добычей, собирались бежать, стены храма обрушились и похоронили их под своими развалинами. И много жителей города и рабов, которые, пользуясь общим смятением, не нашли лучшего дела, как грабить и забирать чужое, погибли точно также жертвами разрушения!

По дороге, ведущей в Геркуланум, пробирались впотьмах Клодий и Лепид.

— Как выйдем за город в поле, то, может быть, встретим какую-нибудь повозку или что-нибудь в этом роде, чтобы только поскорей оставить за собой весь этот ад! — сказал Клодий. — Счастье мое, что мне нечего терять, а то немногое, что у меня есть, я захватил с собой!

Лепид, спотыкаясь на каждом шагу и дрожа от страха, плелся вслед за ним, но не в состоянии был вымолвить ни одного слова.

Вдруг какой-то жалобный голос завопил:

— Эй, кто там? Помогите! Я упал, факел погас, рабы убежали! Я Диомед, богатый Диомед. Десять тысяч сестерций тому, кто мне поможет.

— Эге, это стоит принять к сведению, предложение не дурное, клянусь Меркурием! — сказал Клодий и в ту же минуту почувствовал, что кто-то схватил его за ногу.

— Это — Клодий, судя по голосу… Куда бежишь? — спрашивал Диомед.

— В Геркуланум.

— Хвала богам, значит нам до ворот — по одной дороге. А, может быть, вы найдете надежное убежище в моей вилле? В подземелья, как ты знаешь, не проникают ни огонь, ни вода.

— Ты прав, и если мы только вовремя успеем запастись провизией, то мы, пожалуй, можем там и переждать, пока гора не успокоится.

При свете фонаря, оказавшегося на городских воротах, наши беглецы направились к загородной вилле Диомеда. У ворот стоял римский воин на часах; молния время от времени освещала его шлем и бледное лицо; черты его сохраняли твердое спокойствие, и он оставался на своем посту, несмотря на явную опасность. Железная римская военная дисциплина сказывалась даже и среди ужасов смерти: при раскопках в Помпее найдено было несколько скелетов римских солдат, погибших на своих постах. Завидя дом, Диомед и его спутники прибавили шагу, чтоб поскорее войти под гостеприимную кровлю виллы. В подземелье, куда рабы поспешили тотчас же принести съестных припасов и масла для ламп, все, и домашние, и вновь прибывшие случайные гости весело приветствовали друг друга, радуясь, что добрались до безопасного убежища. Но безопасность эта была обманчива: ветром нагнало целую гору золы, каменный дождь не переставал сыпаться, и вилла Диомеда, со всеми там находившимися, осталась целиком погребенной под пеплом.