Михаил Казовский - Страсти по Феофану

А решение своё можешь передать мне с твоим человеком: он меня разыщет у трактирщика Василаки (угол Схолы и Эргастерия), на втором этаже, где снимаю комнаты.

А на сём кончаю и кланяюсь. Почитатель твоих талантов, Ерофей Новгородец».

Богомаз, стоя на коленях под образами, страстно произнёс:

— Господи Иисусе! Да пребудет воля Твоя! Дай мне разума и душевной крепости. Помоги сделать всё, как должно. Без грехов и ошибок. Встать на путь истинный и не посрамиться в глазах других. Где найти правду? В чём моё спасение? — Он закрыл глаза и проговорил: — Не смогу усидеть на месте. Сам пойду в трактир к Новгородцу. Пусть меня сведёт с этим Митрофаном. И тогда уж сделаю окончательный выбор... Если не поймают гвардейцы эпарха! Господи, прости...

Все попытки Аверкия удержать художника от рискованного поступка ни к чему не привели — тот стоял на своём. И пришлось не только выделить ему провожатого (из монахов покрепче), но и нарядить чернецом, выдав сопроводительную грамоту — дескать, это никто иной, как следующий в Константинополь по церковным делам член монастырской общины. С тем он и покинул обитель великомученика Неона.

Переплыли Босфор на одной из наёмных лодок. День клонился к вечеру, и охрана ворот, истомлённая зноем и однообразной работой, проверяла документы вполглаза. Получила необходимую пошлину и впустила в город.

Сердце Софиана билось, как сумасшедшее. Что судьбой ему уготовано? Сможет ли он уйти от опасностей и перехитрить супостатов? Вот и перекрёсток, обозначенный в письме Ерофея, а внизу харчевня. Вот и Василаки, позволяющий подняться к гостю на второй этаж. Вот и дверь в покои. Стук костяшкой пальца. Круглая физиономия сонного слуги. Крик из комнат по-русски:

— Кто там, Харитошка?

— Говорят, к тебе, болярин. Братья-иноки.

— Живо пригласи.

Выйдя, Новгородец высоко поднял свечку. Изумлённо воскликнул:

— Ба, да это ж Феофанище, разрази меня гром, сто чертей мне в ухо! — а потом перешёл на греческий: — Ну, входи, входи. Ты на самом деле постригся — или так, для отвода глаз? Надо же, храбрец! Я никак не ожидал, что отважишься ко мне заявиться.

Дорифор грустно улыбнулся:

— Я и сам не ожидал от себя. Но твоё письмо вдруг разбередило мне душу... Где купец Митрофан? Как прочесть послание от известной тебе особы?

Русский рассмеялся:

— Ну, теперь понятно, что тебя побудило... Мужики, мужики! Все мы одинаковы... А купца найдём только завтра. В ночь куда ж идти? До утра-то дотерпишь, господин любострастник? Харитоша вмиг накроет на стол. Посидим да обсудим. Ты склоняешься к поездке на Русь или как?

— Я в сомнении. Надо взвесить тщательно.

— Это верно. Есть у нас поговорка: семь раз Отмерь — один раз отрежь. И ещё: утро вечера мудренее. А пока потешим свою утробу — чем Бог послал.

Улеглись далеко за полночь. Сильно опьянев, пели песни и клялись в симпатии друг к другу. Ерофей убеждал, что у них на Волхове — вольное житьё, никакого тебе эпарха, никакой ночной гвардии, уж не говоря о татарах: те грозят им кулаком из-за Московии, но соваться на Ладогу не хватает сил. Феофан кивал, вроде соглашался, и порою спрашивал:

— А монастыри на Руси какие?

— Да похожи на ваши, — отвечал Новгородец. — Переходят на общежитские правила. Славится у нас Троицкая обитель, где игуменом — Сергий по прозванию Радонежский. Он и брат его, что зовётся Стефанием, скит срубили в лесу, жили вместе, а затем Стефаний отправился новые монастыри ставить. К Сергию же потянулось народишку видимо-невидимо. Никому нет отказа. Всех накормит, обогреет и вылечит. Истинно святой.

— А столица Руси какая?

— Ну, вообще-то Киев. Мать городов русских. Но давно завоёвана Литвой. Стало быть, не мать, а мачеха... А другая столица, на востоке, град Владимир Великий. Да владимирский князь и митрополит проживают сейчас в Москве. Но она тоже не столица, потому как Тверь, Новгород, Рязань и другие княжества — сами по себе.

— Не пойму я что-то. Слишком много выпил, наверное.

— Раз не понимаешь, значит мало. Потому что без выпивки в русских делах не разберёшься...

Утром Ерофей приказал слуге сбегать к Митрофану и позвать на завтрак. Харитон отсутствовал больше двух часов, но потом явился вместе с приглашённым — человеком скуластым, осанистым, узкоглазым, в жилах которого, вероятно, было немало монгольской крови. Тот, представившись Феофану сурожским [7] ...сурожским купцом... — город Сурож, современный Судак; Сурожское море — Чёрное море. купцом, передал из рук в руки запечатанный свиток.

Разломав сургуч, Софиан раскатал письмо и взволнованно принялся читать. Почерк был действительно дочки Гаттилузи:

«Здравствуй, Фео! Извини, что тревожу твой покой, но меня принуждают к этому крайние обстоятельства. Видимо, я скоро уйду из жизни. Вековое проклятие, заставляющее женщин моего рода добровольно умерщвлять себя, несомненно, сбудется и в моём случае. И заботит меня уже не моя личная судьба, а судьба детей. Именно о них и молю как-то позаботиться.

Выходя замуж за Варацце, я ещё не знала, что ношу под сердцем ребёнка. А когда супругу стало известно, что ему досталась жена, грузная от другого, ярости его не было границ. Он с тех пор и возненавидел меня. Год мы прожили порознь. Я благополучно разрешилась от бремени, и родившийся мальчик получил при крещении имя Григория. Консул Каффы постепенно смирился с его существованием, но потребовал, чтобы я родила ему собственных наследников. Но, увы, все четыре года, что мы прожили вместе, я хожу бесплодной. Может, потому, что не проявляю к дону Лукиано никакой симпатии? Или он стареет? Как бы там ни было, но его отношение ко мне за последние несколько месяцев сильно изменилось. Оскорблениям, унижениям несть числа. В наказание за малейшую оплошность он берёт меня силой, а недавно так ударил тростью, что сломал два ребра. Я неделю не вставала с кровати.

Жизнь моя превратилась в ад. От отчаяния я уже готова, вслед за бедной сестрой Фьореллой, вскрыть себе вены. И удерживают меня от этого шага только дочь и сын. Как Варацце поступит с ними? Будут ли они расти в безопасности?

Сделай что-нибудь, Феофан. Ты ведь понимаешь, наверное, что Григорий — от тебя, и ни от кого больше. Он и ты похожи. Скоро мальчику исполнится шесть, а его уму и смётке могут позавидовать взрослые. Если вы увидитесь, то наверняка станете друзьями.

Дорогой Фео! Обратиться мне больше не к кому. Уповаю на твою мудрость, Софиан. Прояви великодушие и спаси моих крошек.

Остаюсь по-прежнему преданной тебе. Ты мой ангел-хранитель. Я навек твоя.

Любящая Л.»

Дорифор сидел бледный, взволнованный, повторял одними губами: «Сын... Григорий...» Все смотрели на него в ожидании. Наконец, Ерофей не выдержал и спросил: