Михаил Казовский - Страсти по Феофану

Рядом находилась княгиня — тоже в плотной глухой одежде, голова в платке по самые брови и поверх платка — тоже шапочка. У Елены Ольгердовны было строгое выражение лица, плотно сжатые губы и холодные серые глаза. Словно пребывала в сильнейшем недовольстве.

Феофан с Афанасием низко поклонились. Князь на русском языке пригласил их за стол и, пока слуги наливали вино, подносили яства, говорил о чём-то с игуменом. А затем обратился к художнику по-гречески:

— Что, Ивашка к дружбе стремится? Очень хорошо. Значит, не уверен в себе, сил не накопил, мечется, тоскует. Мы его одолеем запросто. — Взял письмо, распечатал и пробежал глазами. — Так оно и есть. Горы мне сулит татарских богатств, если изменю Дмитрию. Вот собака! — и опять залопотал о чём-то по-русски с настоятелем.

Дорифор молча ел. Жареная куропатка ему понравилась. А вино было кисловатое, мало ароматное — он его разбавлял водой.

Поджидая, пока мужчины завершали беседу, женщина рассматривала приезжего. Наконец, задала вопрос:

— Что писать намереваетесь в Новгороде?

Софиан ответил:

— Всё, что ни закажут. Фрески, деисусы. Но могу и на светские темы — я не раз украшал дома константинопольских богачей. И ещё намерен привести в порядок живописную мастерскую. Книги иллюстрировать, ширмы разрисовывать и ларцы.

— Вы с супругой едете?

— Нёс супругой, но с сыном.

— Он уже большой?

— Минуло одиннадцать.

— Хорошо ли переносит дорогу?

— Слава Богу, нормально. Для него это развлечение.

— А для вас?

— Для меня же — необходимость. Поработаю на Руси год-другой, если не понравится — возвращусь в Тавриду. Или в Константинополь даже.

В первый раз Елена вроде улыбнулась:

— О, судить о Руси по Новгороду трудно. Там свои причуды. Люди с норовом. Здесь, в Москве, попроще. Приезжайте в Москву. Мы вам будем рады и заказами тоже обеспечим.

— От души благодарен вашей светлости. И отныне знаю, что не пропаду здесь от голода и холода.

— Не дадим пропасть! — весело поддержал жену Владимир Андреевич.

На обратном пути в монастырь Афанасий заметил:

— Вы княгине понравились, право слово. Я её наблюдаю третий год. С вами первым говорила по-свойски.

— Надо же! Занятно. А с другими говорит свысока?

— Большей частью не замечает. Как же — Гедыминовна! Голубая кровь. Правда, и ко мне относится с теплотой — я её духовник, исповедуется часто.

— Неужели грешна?

Настоятель погрозил пальцем:

— Это тайна! Впрочем, открою главное — человек чистейший. А гордыню свою чрезмерную обуять пытается, и уже налицо успехи. Видимо, отец Сергий тоже повлиял: ездила к нему на моление.

— Кто такой отец Сергий?

— Мой духовный учитель. Основатель первой общежитской киновии на Руси.

— Стоп, стоп, стоп! — вспомнил Феофан. — Это он построил с братом скит в лесу? Мне об этом рассказывал Ерофей Новгородец.

— Совершенно верно. Я попал в его обитель, будучи ещё отроком. У меня родители умерли, жить на что-то надо было, и прибился к странникам, шедшим в Троицкую пустынь. Там и познакомился с Сергием. Он великий человек. Истинно святой. Знает всё про всех; глянул на меня в первый раз: «Здравствуй, — говорит, — Афанасий». Я ему отвечаю: «Да меня зовут Савва». — «Это ты сейчас Савва, а как примешь постриг, будешь Афанасий». — «Я пока не решил, принимать ли постриг». — «Примешь, без сомнения». И ещё мою ногу исцелил. На ноге была не зажившая ранка, мокла и гноилась. Он же смазал её каким-то снадобьем, сотворил молитву, и, поверишь ли, на моих глазах кожа затянулась! Я при нём в монастыре и остался.

— А сюда как попали, в Серпухов?

— Тож по наущению преподобного Сергия. Князь Владимир Андреевич захотел поставить у себя монастырь. Испросил у него благословения. Сергий согласился, взял меня с собою, мы пешком и дошли от Радонежа до Серпухова. Здесь же, на Высоком холме, заложили церковь Зачатья Богородицы. Стали собирать иноков. Вскоре учитель к себе вернулся, а меня оставил дело продолжать.

— Я смотрю, этот Сергий — всё равно что митрополит у вас.

— Нет, митрополита Алексия тоже уважаем. Сделал для Руси очень много, наставлял на путь истинный молодых князей Дмитрия Ивановича и Владимира Андреевича. Но — уже в годах! Ищет себе преемника. Предлагал Сергию — тот, увы, отказался наотрез. Говорит, быть митрополитом — значит жить в Москве и участвовать в мирской суете. Мне же, говорит, всех дороже скит и уединение.

— Значит, Киприан?

— Он достойный муж. За него и Патриарх ратует. Но Алексий против. Поругались, рассорились, Киприан уехал. Мы весьма о том сожалеем. Потому как ходят слухи, будто Дмитрий Иванович прочит в митрополиты своего духовника, настоятеля Спасского монастыря. А его на Москве не любят — говорят, выскочка, гордец.

— И Алексий за него?

— Нет, Алексий против. Не нашёл преемника. Вот что худо.

Путники прогостили в Серпухове до утра следующего дня, а затем отправились дальше — через Волок-на-Ламе на Тверь. Здесь пробыли тоже не больше суток, искупались в Волге и полакомились знаменитыми тверскими яблоками, каждое величиной с приличный кулак. А затем по прямой дороге — в Новгород. Уложились в пятнадцать дней, если считать с момента их отъезда из Крыма.

Древний город на Волхове был, по русским меркам, несомненно, велик и весьма многолюден. Городские стены выглядели мощно — представляли из себя два высоких, в несколько саженей, плетня с утрамбованной землёй между ними; угловые башни — каменные, круглые. Земляной вал у стен. Крепкие, окованные железом ворота.

А второе кольцо укреплений окружало Кремль. У Кремля стены были каменные, с узкими бойницами. Обитал здесь архиепископ со своим окружением.

Надо сказать, что в XIV веке Новгород представлял собой феодальную республику, наподобие Генуи или Венеции. Высшим органом власти было Вече, состоявшее из бояр и других уважаемых горожан. Вече избирало Совет господ, тысяцкого и посадника [16] посадник — правитель Новгорода, выбранный из местных знатных бояр вечем. . Кстати, архиепископ тоже избирался Вечем, а затем его утверждал в Москве митрополит. Он, архиепископ, председательствовал на Совете господ.

Феофана как художника потрясло, во-первых, очень большое количество церквей, каждая из которых мало повторяла другую и была нередко настоящим произведением архитектурного искусства; во-вторых, затейливые деревянные постройки — главным образом, боярские терема с черепичными позолоченными крышами; в-третьих, внешний облик горожан — женщины с двумя косами, висящими сзади на спине, девушки с одной, перекинутой на грудь, а наряды — пёстрые, яркие, много дорогой вышивки, кож и мехов, несмотря на лето.

Волхов разделял город пополам. На Софийской стороне находились Кремль-Детинец и Софийский собор. На Торговой — торжище, ремесленные кварталы и гостиные дворы. Несколько деревянных и один каменный мосты позволяли пересекать реку.