Ольга Славянка - Хозяин с кифарой

И дальше в том же духе. Сын все переживал, как мать будет одна справляться с хозяйством… Мать его жила недалеко — в ее деревню на берегу можно было доплыть на лодке за один день, если обогнуть гору, спускающуюся к морю. Но штормило, а потом такая была суматоха, что ни у кого не было времени, да и никто не знал, нет ли в той деревне солдат Спартака. Вот чтобы не думать о подобном, ассистенты и шутили.

В этой ситуации Никандр впервые стал меня отпускать на вызовы одного. А вызовов было много, в первую очередь по причине слабых нервов, так что чаще всего я относил пациентам успокоительные капли. А раз прибежал мальчишка с виллы Максима Тулиана сообщить, что у конюха с виллы запор желудка. Никандр приготовил слабительное и отправил меня, чтобы я убедился, что пациент правильно его принимает.

Я дошел до грота и повернул к вилле Максима Тулиана. Но тут моему взору предстало необычное зрелище. У забора, там, где начинаются сады Максима Тулиана, я увидел Аристида, взобравшегося на бочку, служащую ему помостом, а возле собралось этак десяток рабов, вооруженных вилами и лопатами.

Размахивая кулаком над головой и сверкая глазами, Аристид обратился к ним с речью:

— Рабы! Доколе мы будем терпеть издевательство хозяев? Есть ли рабство у животных? Видел ли кто-нибудь львов или кроликов в рабстве? Так чем люди хуже животных? Почему хозяева бьют нас плеткой, как скотину? Доколе мы будет пребывать в рабстве у римлян? Рим — это эпицентр всемирного зла! Это римляне поработили все окружающие народы! Они разрушают их культуру и насаждают свою. Они всюду строят свои храмы и термы. Они вводят свои законы. Они лишают народы своего лица! Рим — это раковая опухоль, расползающаяся по всему миру. Ее нельзя вылечить, ее можно только уничтожить. К нам движется войско Спартака. Присоединимся к нему! Долой римлян! Сбросим хозяев!

— Ты грамотный! Ты будешь у нас предводителем! — прокричал из толпы хромой сириец Кафа.

— Долой римлян! — вопили рабы, и вся толпа с криками устремилась в дом Максима Тулиана.

Я растерялся, не зная, что делать. Но у меня было задание отнести слабительное конюху, а конюшня была с другой стороны виллы. Я обогнул виллу и вдруг увидел, как из окна второго этажа выпал человек. И с земли взметнулось облачко красной пыли. Когда оно рассеялось, я увидел на земле тело Максима Тулиана — он был мертв (видимо, ударился виском о камень). Завороженный этим жутким зрелищем, я не мог сдвинуться с места, но никто из дома не выбежал посмотреть, как разбился хозяин, или как-то пытаться его спасти. Внезапно меня обуял страх. Я забыл про слабительное и пустился наутек, чтобы поскорее поведать Никандру о случившемся.

Но когда я добежал до грота, то услышал отдаленные крики и увидел спускавшуюся по дороге с горы толпу людей. Впереди ехало несколько всадников. Я испугался и на всякий случай спрятался в кустарнике, росшем за статуей Венеры (его ветви смыкались столь плотно, что взрослый человек не смог бы за мной пролезть). Толпа приближалась, и я услышал речь на незнакомом языке. Вначале ехало четверо всадников с копьями наперевес. Вслед за ними на белом коне красовался всадник в пурпурном плаще поверх кольчуги, производивший впечатление полководца — к нему остальные время от времени подъезжали и что-то ему сообщали, а он, видимо, давал распоряжения. (В дальнейшем я узнал, что это и был Спартак.) А за ними шла шумная разношерстная толпа, одетая кто во что горазд: на одних были кольчуги, на других — кожаные панцири, а были и вовсе без доспехов, лишь с мечом, копьем и щитом, и щиты у одних были железные, а у других плетеные. У некоторых на плече была одна или две красные полоски или повязана красная лента. Поравнявшись со мной, всадники остановились и что-то сказали командиру в пурпурном плаще на непонятном мне языке. После этого он и всадники свернули с дороги и подъехали к гроту, чтобы осмотреть статуи Венеры и купидонов. Я понял, что это рабы Спартака, и столько слышал в городе о них плохого, мол, они и звери, и живодеры, и разбойники, что невольно удивился, как они могут иметь такие утонченные чувства, чтобы любоваться прекрасными статуями.

Теперь я увидел лицо Спартака отчетливей. Трудно сказать, был ли он красив или нет — у каждого свое представление о красоте. Черты лица его были неправильны, но у него был тот мужественный вид, который изображают в сказаниях о героях или на монументах. И держался он с большим достоинством. Так что, не зная, что это Спартак, я подумал, что видом он похож на Александра Македонского. Кивая на статуи, всадники что-то обсуждали на непонятном мне языке, а затем вернулись на дорогу и всей толпой отправились в наш город. Я подождал, когда они удалятся и издали увидел, что они, к счастью, не свернули на нашу улицу, а прошли дальше, чтобы попасть на более широкую улицу через два квартала, и бегом помчался домой к Никандру.

Дома Фульвия встретила меня у двери словами:

— Спартак взял город; молчок о том, что ты свободен, тсс!

Она приложила указательный палец к губам и добавила:

— И молчи о том, что хозяин прячется у нас, сам понимаешь, мы без него никуда!

Меня отправили дежурить в больницу, а ассистенты долго сновали туда и обратно между больницей и домом, пряча какие-то вещи.

Затем прибежал скульптор Леонид. Его локоны растрепались, и на нем не было лица.

— Вы не представляете себе, что произошло, — говорил он сбивчиво и плаксиво, еще не отдышавшись от бега. — Они уволокли мою Венеру и купидонов от грота, чтобы переплавить их на копья [14] Аппиан пишет о том, что армия Спартака научилась делать копья из меди или железа. . Они сказали: «Ты, сопляк, вытри сопли! Мне подарили тебе свободу! Нам нужны копья, чтобы защищать свободу, а что толку в твоих статуях? Да еще изображающих римских божеств! Помни, что римляне — наши враги, ишь, надумал их статуями ублажать!» А эти статуи — мое детище, они для меня как живые люди. Да, как живые!

Когда Леонид говорил это, голос его дрожал, и его выбритый подбородок тоже дрожал. Я как-то никогда раньше не видел, как плачут мужчины, а Леонид еле сдерживал слезы.

— Это Венеру и купидонов уволокли! О боги! Какие разбойники! — всплеснула руками Фульвия. — А губа-то дрожит! Да ты сядь, садись, — взяв за рукав туники, усадила она Леонида на ложе.

Тот сел и продолжал вперемежку со всхлипываниями:

— Они сказали мне: «Что ты хнычешь? Ты молодой, можешь драться. Убей своего хозяина, и присоединяйся к нам!» А я не могу убивать людей! В детстве надо мной мальчишки смеялись, что я не мог задушить кошки! Ну не могу я видеть крови. И хозяина я не хочу убивать. Он сделал мне много хорошего. Он меня любил.

При этих словах гостя у меня в памяти как живая всплыла его изукрашенная спина, которую Никандр обрабатывал во время нашего визита, и меня невольно передернуло, как передергивает от любой фальши. Я тогда был слишком молод, что вникнуть в смысл пословицы «кого люблю, того и бью».