Александр Прозоров - Соломея и Кудеяр

Пока все поймут, кто тут главный, пройдет еще не меньше недели. Пока она разберется, кому можно верить, а кто повинность отбывает, тут вовсе на месяцы растянется. Вершить же дела державные требовалось прямо сейчас!

Правительница специально заглянула в подклеть – и не нашла никаких следов недавно случившегося. Тело исчезло, веревки тоже. И только собаки гавкали истошнее обычного. А может – показалось.

– Ты меня ищешь, госпожа? – следом за ней вошел в подклеть Гедвик.

– Да, – кивнула Елена Васильевна. – Всех людей верных собери. Выдели двоих. Один пусть вот эту грамоту князю Старицкому доставит, а другой вот эту – князю Дмитровскому. С остальными же скачи в Суздаль…

Кудеяр влетел в келью нежданно и стремительно, засыпанный снегом, морозный, пахнущий дымом и потом. Обхватил Софью, крепко поцеловал в губы, выдохнул:

– Собирайся, уезжаем! – подхватил под мышки кинувшегося к нему мальчика и тоже поцеловал: – И ты сбирайся!

– Куда, почему?! – не поняла бывшая Великая княгиня.

– Елена Глинская власть взяла!

– Ох, господи! – испуганно перекрестилась монахиня.

– Скорее! Я, может статься, всего на пару часов их опережаю! Собирай ребенка, сама сбирайся. Каждый миг на счету!

– Она не выпустит нас, Кудеяр, – покачала головой женщина.

– Пустое, следы заметать умею, – мотнул головой боярский сын. – Порубежник я али нет? Главное, чтобы тут не застали. На пару часов оторваться, и ищи ветра в поле!

– Ты не понимаешь, любимый, – погладила ладонью его бородатую щеку монахиня. – Нас найдут. Глинская всю землю перевернет, но ребенка нашего сыщет. Наш сын на голову больше прав на престол московский имеет, нежели ее Ванька. Таких соперников живыми не оставляют. Хоть в пределах русских, хоть в басурманских, хоть в Китае али Индии, но она нас обязательно сыщет. Всех лазутчиков, всех купцов на ноги поставит, всю казну потратит, но найдет. Дитя свое от нашего обезопасит.

– Значит, в Египет скроемся, – пообещал боярский сын. – Собирайся же!

– Я знаю, что делать, – покачала головой монашка. – Давно уже придумала. Увези Юру, я же так поверну, что искать не станут.

– Я без тебя не поеду!

– Поедешь! – твердо ответила женщина, наклонилась к нему, уткнулась лбом в подбородок. – Я люблю тебя, Кудеяр. Всю жизнь любила, через все это пронесла. Пойми, любый мой… Наша любовь – это Юрочка, он ее воплощением стал. Сохрани его. Сохрани любовь нашу. Другой не будет… Половинка в нем от меня, половинка от тебя. Пока он с тобой, то и я с тобою.

– Без тебя для меня жизни нет, Соломея! – взял ее лицо в ладони боярский сын.

– Инокиня Софья, любый, – поправила его монашка. – Сердце мое с тобой, душа с тобой, дитя мое с тобой. Нет времени спорить. Поезжайте, я же погоню остановлю.

Женщина и ее девка проводили гостя и гордо сидящего в седле мальчика до самой Каменки, по льду которой тянулся зимник. Обняла Кудеяра, Георгия, махнула рукой на холопов – и маленький отряд умчался в сгущающиеся сумерки.

Монахиня Софья долго смотрела им вслед, потом попросила:

– Заряна, сходи травы мерзлой вдоль берега нарежь. Надобно к утру куклу большую сделать. С ребенка размером.

– Зачем, Соломея? – Девка так и не научилась называть хозяйку новым именем.

– И гробик небольшой закажи. Столяру скажи, алтын сверху дам, коли к утру поспеет.

– Свят-свят… – испуганно перекрестилась Заряна и отправилась выполнять поручение.

Через час, принеся траву в келью, монашки Софьи она там не обнаружила – кинулась к речке и застала там хозяйку у проруби, задумчиво смотрящую на текучую воду.

– Ты чего, Соломея? – испуганно схватила ее за руку девка.

– Вот и кончилась моя жизнь, Заряна, – задумчиво ответила женщина. – Никогда я более не увижу ни сына своего, ни Кудеяра любимого, ни мужа законного. Царствие мое прахом пошло, имя в забытьи растворилось. С полянки пустой каменистой судьба началась, в пустой келье каменной закончилась. И жила я али нет? Неведомо…

Она сняла с руки черненый браслет с синими эмалевыми капельками и бросила его в прорубь.

Псарь Гедвик с десятью преданными литвинами домчался до Суздальского Покровского монастыря только к полудню. Оставив запаренных скакунов у коновязи, мужчины вошли внутрь, тут же спросили у привратника:

– Инокиня Софья, бывшая княгиня Великая, как ее найти?

– Так вон же она, у собора, – махнул рукой ветхий старик в таком же ветхом тулупе. – Сыночка свого хоронит.

Гедвик быстрым шагом помчался в указанном направлении, протиснулся через небольшую толпу монахинь и прихожанок, вытянул шею, заглядывая в стоящий перед плачущей женщиной гробик. Внутри лежал ребенок в суконных штанишках и дорогой расшитой распашонке, лицо малыша закрывал платок.

– А чего лицо закрыто? – тихо спросил он у стоящей рядом послушницы.

– Так ведь оспа, – перекрестилась та.

Псарь тоже перекрестился и предпочел перебраться в задние ряды. Там он дождался, пока гробик опустят в яму, забросают мерзлой землей, и только после этого отправился к своим спутникам.

– Нам и делать ничего не понадобилось, – обмахнулся он небрежным крестом. – Сам помер, без греха обошлось. Возвращаемся.

28 марта 1534 года

Москва, Великокняжеский дворец

Уже в феврале Елена Васильевна получила ультиматум от короля польского и литовского Сигизмунда с требованием отдать ему, вместе с прилегающими землями, Смоленск, Брянск, Гомель, Чернигов… Всего девятнадцать городов, двадцать две крепости, тринадцать сел и семьдесят волостей. Вестимо, известия о смерти крепкого и храброго государя и воцарении вместо него юной женщины донеслись до соседей со стремительностью почтового голубя, и теперь умудренный опытом король по прозвищу Старый спешил использовать выпавшую возможность обобрать ослабевшего соседа.

Князя Ивана Федоровича ультиматум обрадовал несказанно.

– Бояре, что на стол нас возвели, на жалованье одном ныне сидят, – чмокнул он любимую в щеку. – А их наградить достойно надо бы, – чмокнул в другую. – Добыча во как нужна! – Воевода провел пальцем по горлу, поцеловал в губы и помчался в Разрядный приказ.

Неделю спустя князь Овчина-Телепнев-Оболенский выступил в поход на запад, забрав с собой буквально всех бояр, способных носить оружие, – вплоть до престарелого князя Немого-Шуйского и братьев Бельских, преданность которых была весьма и весьма сомнительна…

Посему, когда на двор просторной московской твердыни въехал князь Дмитровский Юрий Иванович со свитой – в Кремле было совсем немноголюдно.

Пятидесятипятилетнего брата почившего государя заброшенный вид столицы явно порадовал. Спешившись у Грановитой палаты, он сбросил меховой плащ на плечи холопов, быстро поднялся по ступеням. Наверху его встретила Елена Васильевна, порывисто обняла, с облегчением вздохнула: