Ольга Ипатова - За морем Хвалынским

Слушать здесь любили — давно солнце утратило свою силу и садилось за огромное дерево во дворе, а присутствующие все сидели и слушали… А разве полоцкий князь, подумалось Алексе, не любил бесед с приезжими людьми, не интересовался, как и что происходит в далеких краях, не удивлялся незнакомым обычаям и порядкам?

Алекса слушал о своих приключениях, но то единственное, ради чего он добрался сюда, рискуя жизнью, подступало к горлу, требуя немедленных действий. Что с Березой, где она? А может, перевез ее купец в другое место, может, и в живых нет ее уже, как и самого Абдурахманбека?!

Нигмат не сказал одного — что привело сюда Алексу. И никто не спрашивал об этом. Захочет гость — скажет. Нет — таково его желание. И так много интересного рассказывает молодой мастер Нигмат!

Гости расходились за полночь, раскрасневшись от вина и веселья. Парней же отвели в комнату, и там, на толстых одеялах, разостланных вдоль стены, Алекса заснул почти уже на рассвете, хотя утомленное тело просило сна. Лежал, глядя на окно, где медленно двигались звезды, откуда дул теплый ветерок. Может, этот ветер колышет и над Березой тяжелые, вышитые шелковыми и золотыми нитями полотна, притрагивается к ее губам, шевелит мягкие волосы. Он едва сдерживался, чтобы не подняться, не выйти на сонные улицы этого большого незнакомого города с голубым мавзолеем и глиняными заборами, с розовыми цветами в двориках и несмолкаемыми речками вдоль дорог и не пойти искать двор купца — искать по биению сердца, по той неведомой силе, которая толкает и зовет человека туда, куда рвется его душа. Он был уверен, что нашел бы тот дом. Но разум возражал, и Алекса думал, что действительно нельзя рисковать собой и Нигматом сейчас, когда так близка цель. Может, и правда лучше идти одному? Но Нигмат не отпускал его. Теперь он спал крепко, иногда бормотал во сне. Что-то теплое поднялось в душе Алексы — этот парень тоже хотел домой, он же дышал родной землей, воздухом! И все же не пошел сразу к семье, к братьям и матери, а помогает Алексе — помогает вопреки всему, к чему привык с детства…

Он наконец заснул, и Нигмат растолкал его с трудом.

— Хватит спать! — сказал весело, и черные глаза его смеялись. — Если бы шах влюбленных Меджнун спал так, как ты, о нем никогда бы не сложили столько песен! Могу обрадовать тебя: уважаемый Абдурахман здесь, в городе, и его любимая жена Бадия тоже.

— Бадия? — неуверенно переспросил Алекса.

— Ну да, она, твоя белокурая красавица! О которой стоило бы написать чудесную газель! Но падишах поэтов Рудаки давно умер, да и мы, невольники аллаха, далеко стоим от знаменитых людей, и не о нас пишут бейты и рубаи!

— Разве ты видел Березу? — недоверчиво спросил Алекса, исподлобья взглянув на Нигмата.

— О нет! Чужая жена — заветный сад, куда другим вход запрещен! Это гурия, к которой может подобраться только избранник!

— Когда мы пойдем туда? — глухо сказал Алекса, и Нигмат, став серьезным, ответил коротко:

— Завтра на рассвете. Бадия любит гулять по саду рано, когда домашние еще спят. Увидеть ее можно только там, в саду. Дом купца хорошо охраняют, и недаром, склад у него здесь же, за домом, и говорят, что он переполнен товарами!

Алексе показалось, что Нигмат чего-то недоговаривает, однако не стал спрашивать ни о чем, если нужно, скажет, ежели ж не говорит, зачем вытягивать душу?

После обеда — вкусной каши из белых прозрачных зернышек, будто напоенных душистым жиром, хозяин заговорил с Алексой:

— У тебя сердце, чуткое к красоте, — сказал он. — Я понял это, когда ты смотрел на резьбу на стенах, когда осматривал сабаяк [49] Сабаяк — подставка для посуды. и сюзане [50] Сюзане — панно, украшающее стену. . Может, ты румиец, византиец, а не мусульманин — что с того? Если надумаешь остаться и будешь искать занятие, приходи ко мне. Я научу тебя ажурной резьбе ограды — панджара, покажу, как делать резьбу багдади, ислими и поргори — каждая из них имеет свой ритм, рисунок и особенности. Сам я больше всего люблю ислими — ты видишь, сколько в этой резьбе цветов и растений. Но если тебе больше нравится суровость и строгость линии, ты быстро овладеешь резьбой поргори.

— Я воин, а не ремесленник! — горячо воскликнул Алекса и замолчал — не хотелось обидеть хозяина, а пришлось.

Но тот улыбался.

— Кто знает, какие мы? Что дремлет там? — Он показал на грудь. Помолчал, потом заговорил: — Бывает, что человек всю жизнь ищет себя, а находит только к старости или же совсем не находит. И тогда душа его неприкаянно скитается по свету, и всюду ей плохо, и всюду что-то сгоняет ее с места, или если принадлежит она рабу, то рушатся в ней все оковы, и тогда человек сходит с ума, злой дух овладевает им полностью и затмевает свет разума. Ты можешь считать себя кем хочешь, но у тебя душа чуткая к красоте, и ты — не воин, поверь мне, хотя я всего только простой резчик, который зарабатывает хлеб своим инструментом и немного душой.

— Я не воин?! — Алекса прямо вскочил. — Да я убил столько врагов, сколько не вырезал ты цветов на своих столбах и стенах!

Нигмат тревожно дернул его за рукав, шепнул:

— Молчи! — Сказал почтительно и твердо, как глупому: — Лучшего мастера, чем Атаджан, нет в славном городе Бухаре! Но завистники хулят его работу, потому что мастер не гнет спину перед сильными, как того хотелось бы прилипалам.

— Ибо человек — не лисица, которая стелется по земле, пачкаясь в глине, лишь бы насытить свою утробу, — тихо прибавил Атаджан.

— Простите его, мауляна [51] Мауляна — учитель. , может, он и правда только воин, — прибавил Нигмат. Он встревожился, время от времени дергал Алексу.

Но тот не мог успокоиться:

— Конечно, я воин, и сам князь хвалил меня и говорил, что сердце его радуется, когда видит, как я лечу в бой, обгоняя отменных воинов, и как сияет мой меч на солнце!

— Однако не меч привел тебя сюда, — тихо сказал хозяин, и Алекса встрепенулся, настороженно посмотрел на обоих.

— Почему вы так думаете?

— Потому что я — художник, многое чувствую сердцем, а не разумом. Но у гостя никогда не спрашивают, что у него на душе. Не хочется говорить, что мучает и угнетает, — твоя воля. Вижу — что-то гнетет вас обоих.

— О домула [52] Домула — мудрец. , я скажу, и пусть собственная голова послужит залогом моей правдивости! — воскликнул Нигмат. — Я расскажу, почему стал помогать чужеземцу, гяуру — неверному! Может, это великий грех перед Аллахом, однако неужели я должен был поступить иначе?!

И он поведал мастеру Атаджану о том, что привело в эту землю чужеземца-полочанина.

Атаджан долго молчал — так долго, что у обоих парней похолодели сердца и тревожно застучала в висках кровь.

— Коран говорит, что женщина создана ради того, чтобы облегчить суровый путь мужчины, и не более того.