Георгий Свиридов - Тайна Черной горы

Вадим Николаевич пристально посмотрел на него, сделав вид, что не заметил его резкого тона. Вынул из кармана пачку «Беломора», закурил.

– Это понятно, что бурить, – сказал он, выпуская струйкой дым, – меня интересует другой вопрос: где именно?

Бакунин вынул из ящика замасленную карту и, разгладив ее своей широкой ладонью, отчертил ногтем большого пальца место на выступе горы.

– Вот тут!

Вадим Николаевич сам разгладил карту и, внимательно вглядевшись в место, указанное Бакуниным, поднял на геолога удивленные глаза, полные немого вопроса.

– Там площадка есть небольшая, Вадим Николаевич… Селезнев пошел ее осматривать, – пояснил Бакунин, сворачивая карту, и в голосе его зазвучало упрямство усталого, но очень уверенного в своих действиях человека. – А если и там не пробуримся, полезем на самую верхотуру перевала.

На буровой работа шла своим чередом. Гудел мотор. Лязгала лебедка.

Вадим Николаевич покурил папиросу, повернулся к мастеру.

– Николай Емельянович, как я понял, вы начали подъем труб?

– Так точно, товарищ главный геолог, – по-военному отрапортовал ему Лавренюков. – Начали подъем, скоро и последний керн достанем, – и снова послышались его четкие команды. – Вира!.. Стоп!.. Так!.. Крепи! Крепи скорее!.. Майна! Майна!..

Главный геолог прошелся по мосткам буровой, заложив руки за спину. Остановился перед Бакуниным. Сочувственно поглядел в его усталое лицо. Чуть-чуть позавидовал и молодости и упорству.

– Знаешь, план по Перевальному зарезали, – сказал тихо, чтоб другие не слышали. – Не смогли мы его отстоять. Так что с перебазировкой на новое место придется повременить, сам понимаешь.

– Жила тут рудная, Вадим Николаевич! Жила! – Юрий для пущей убедительности даже притопнул. – Чую я, понимаете? Чую!

Вадим Николаевич двинулся к выходу.

– Проводи меня.

– Жила тут, – повторил Бакунин, шагая рядом.

– К тебе я заглянул проездом, был у соседей. Наше дело такое… Подожди, не кипятись! – Вадим Николаевич остановился, посмотрел на крутые сопки, поднимающиеся уступами к вершине, на хмурую тайгу, и потом сказал твердо, произнося каждое слово так, словно он вбивал ими гвозди. – В нашем деле чувствовать и знать – совсем не одно и то же.

Юрий, прислонившись к ели, молча смотрел на удаляющийся «газик», цепко карабкавшийся по склону горы, а в его голове тяжело, как жернова мельницы, ворочались слова, произнесенные главным геологом: «Не одно и то же… не одно и то же…»

Долгий летний день двигался к своему завершению. Казаковский возвращался в Солнечный из дальней, двенадцатой, буровой, где мастером был Зуфар Сайфулин. Казаковскому он нравился. Башковитый и смекалистый башкир, жадный до всяких новинок и сам придумавший немало разных приспособлений, которые способствуют более качественно вести проходку. У Зуфара не буровая, а вроде экспериментального цеха. Именно у него Евгений проверяет какие-нибудь новинки, вычитанные им в журналах или придуманные, а потом уже внедряет их на других буровых.

Бригада Сайфулина завершала монтаж своей вышки на новом месте, высоко на взгорье, на вырубленном в скале пятачке. Это место буровики тут же окрестили «орлиным гнездом Зуфара». Место очень важное, оттуда, как показывают расчеты, удастся насквозь пронзить рудное тело и проследить его продолжение. Место, конечно, выгодное во всех отношениях, но и сложное, тоже во всех отношениях. И одна из главных проблем, которая вставала перед буровиками, – это вода, вернее, подача жидкости на гору. Поблизости не имелось ни одного мало-мальски пригодного ручейка. Воду, скорее всего, придется закачивать насосами снизу, из Силинки. Казаковский сосредоточенно думал о том, как бы улучшить работу буровой, наладить бесперебойное снабжение промывочной жидкостью. И чем больше он думал об этом, тем явственнее вставал перед ним вопрос о том, о чем он давно мечтал: а не попробовать ли использовать на буровой воздух? Заменить им воду. Закачивать в скважину не водный раствор, а плотную струю воздуха. Не решиться ли на такой эксперимент? Сайфулин – парень толковый, понимающий, его долго уговаривать и убеждать не придется.

Казаковский сам вел машину. Шофер Степаныч заменил приболевшего водителя, поехал на автобусе в Комсомольск встречать ученых и научных сотрудников из Владивостока, из Дальневосточного геологического института Академии наук. Они, ученые и научные сотрудники, каждый полевой сезон прибывают в Солнечный, оказывая практическую помощь геологам экспедиции. Во главе десанта ученых, как и в прошлые годы, судя по полученной телеграмме, – Екатерина Александровна Радкевич. Женщина энергичная, приятная собой, общительная и весьма нетребовательная к своей персоне. Глядя на нее, никогда не подумаешь, что перед тобой доктор наук, ученая с мировым именем.

Казаковский был рад именно тому, что она сама едет к ним. И в то же время смутное беспокойство не покидало его. С Екатериной Александровной произошло несчастье. В прошлом году, осенью. Она с геологами посещала одну из поисковых партий в Приморье. Ехали на шустром «газике». А какие у геологов дороги? Тропы не тропы, дороги не дороги, наспех пробитые в тайге просеки да проложенные по склонам гор самодельные трассы. На одной из таких дорог, на склоне горы, «газик» и забуксовал, вернее, из-под колес потекла каменистой рекой осыпь. Всё, как ему писали товарищи, произошло в считаные секунды. Машина потеряла управление, стремительно поползла вниз, перевернулась и покатилась вниз. Радкевич успела выпрыгнуть, но зацепилась за дверцу шарфом и полой куртки, упала вниз лицом. Машина и потянула ее за собой по каменистой реке…

Когда Екатерину Александровну доставили в ближайшую больницу, молодой врач растерялся. Он не знал, с чего начинать, – то ли спасать лицо женщины, то ли обрабатывать другие раны. Екатерина Александровна была в сознании, у нее хватило выдержки – и она слабым голосом стала руководить действиями молодого малоопытного хирурга… А через несколько недель, едва-едва поправившись, Радкевич, не покидая больницы, включилась в научную деятельность, руководила своими подчиненными, проверяла научные работы, давала указания, наставления. Своим мужественным поведением, перенеся десятки сложнейших операций, она еще раз показала, что у нее железный характер.

Казаковский был рад тому, что Радкевич снова будет в Солнечном. К ней привыкли и давно считают своей. При ее личном участии и под ее руководством изучались геология, металлогения, минералогия и многое другое, раскрывающее богатства обширного района Мяочана. Да к тому же Казаковский хорошо знал по личному опыту, что ее труды по тектонике и геологии Тихоокеанского рудного пояса представляют не только теоретическую научную ценность, но и крайне необходимы геологам в их практической деятельности. Книги Радкевич помогали ему, молодому руководителю экспедиции, не только глубже и конкретнее вникать в сложные теоретические вопросы ведения разведки и оценки месторождения, но и вести каждодневные практические дела. И он, Евгений, все больше и больше проникался мыслью о том, что в геологических вопросах и разведке полезных ископаемых наука и производство тесно переплетены. Они неотделимы друг от друга. Между ними подчас трудно провести границу и сказать, что это – чистая теория, а это – практика. Они, теория и практика, совмещаются в каждой геологической работе, начиная с открытия и кончая детальной разведкой месторождения.