Светлана Лыжина - Любимый ученик Мехмед

Шехабеддин в третий раз поклонился:

— Это истинно мудрое решение, повелитель.

Андреаса охватили весьма противоречивые чувства, когда он узнал, что Исхак-паша, которому было поручено отвезти в Бурсу гроб с телом прежнего султана, повезёт туда не один, а два гроба.

Второй гроб был совсем маленький, потому что там лежал младенец — маленький Ахмед, который по недосмотру нянек утонул во время купания. По-крайней мере, так сообщили всем при дворе, но Андреас не поверил ни на минуту. Только успел новый султан взойти на трон, как его единственный брат, тоже имевший права на престол, умер. Таких совпадений не бывает. А особенно странным казалось, что в тот самый час, когда погиб младший брат Мехмеда, мать младенца отлучилась из своих гаремных покоев. Она находилась в тронном зале, приглашённая туда для беседы с Мехмедом.

После внезапной гибели маленького Ахмеда юный султан, конечно, выразил этой женщине своё сочувствие, но затем сразу же предложил ей выйти замуж за Исхака-пашу. Она выразила удивление таким поворотом событий:

— Как можно праздновать свадьбу во время такой печали? — но Мехмед невозмутимо ответил:

— Так ты сможешь сопровождать тело своего сына в Бурсу, а иначе тебе придётся остаться здесь.

Женщина, полубезумная от горя, сразу же согласилась и даже благодарила Мехмеда за оказанную милость.

Андреас не знал, что думать, глядя на всё это. «Кого ты воспитал? Кого?» — спрашивал этот учитель сам себя. Как никогда резко проявилась двойственность взглядов на жизнь. Христианская часть души кричала: «Твой ученик убил своего маленького брата! Так поступал царь Ирод, который, опасаясь за свою власть, приказал убить всех младенцев в Вифлееме! Этим и прославился». Но другая, эллинская часть души возражала: «Ведь так поступал и Александр Великий!»

Как известно, Александр, получив македонский трон, первым делом приказал казнить нескольких своих родственников, в том числе двоюродного брата, который был женат на родной сестре Александра. Вот, с чего началось славное царствование! Александр даже свою сестру сделал вдовой, опасаясь за свою власть, однако этот поступок затмился великими завоеваниями.

Андреас не раз пытался представить себе, что думал великий философ Аристотель, когда узнал о казнях, совершённых по приказу Александра. Аристотель, который был воспитателем Александра, наверняка не ожидал такого, несмотря на то, что в Македонии тех времён подобные расправы над политическими соперниками случались часто.

Говорил ли Аристотель со своим учеником об этих казнях? Спрашивал ли, зачем надо было их устраивать? Наверное, Аристотель ничего не сказал. Нет смысла обсуждать то, что уже нельзя исправить. Аристотель тихо уехал в Афины и основал там свою школу, знаменитый Ликей, а за деяниями Александра наблюдал издалека.

Андреас собирался поступить похожим образом — уехать в Афины, но не для того, чтобы основывать школу, а чтобы иметь возможность спокойно понаблюдать, что будет с Мехмедом дальше. «Кого я в итоге воспитал?» — спрашивал себя этот учитель, но ответ вселял надежду. Разве плохо повстречать Алкивиада и воспитать из него Александра!

Андреас, пусть и с запозданием, но заметил странное сходство между Мехмедом и великим завоевателем. К примеру, про Александра говорили, что в детстве и отрочестве он отличался большим упрямством, часто приходил в ярость и в такие минуты не уступал никакому насилию, но его можно было убедить вразумляющей беседой. Разве не так вёл себя Мехмед не боявшийся палки, но охотно внемлющий логическим доводам!

А ещё про Александра было известно, что он в очень юном возрасте собирался жениться, не спросив отца. Разве не последовал Мехмед этому примеру, женившись на Гюльбахар-хатун?

И вот теперь ученик Андреаса опять совершил поступок, похожий на поступок Александра — избавился от политического соперника. Учитель уже не знал, радоваться или печалиться.

Смущало лишь одно — Мехмед пока что не проявлял никаких стремлений к завоеваниям. Пока что он намеревался подтвердить все мирные договоры с другими государствами, заключённые его отцом.

Мехмед уже не раз усмехнулся, вспоминая, как во время первого правления считал себя негодным султаном. А всё из-за жалоб Халила-паши, великого визира, не устававшего слать письма отцу Мехмеда: «Твой сын, которого ты оставил на троне вместо себя, не может справиться с делами. Всё в беспорядке».

Помнится, до Мехмеда доходили слухи о содержании тех писем, и он верил, что Халил прав, но в итоге оказалось, верить не следовало. Об этом говорило нынешнее состояние дел — отец в последнее время многое упускал из виду или откладывал на неопределённый срок. Обнаружив это, можно было точно так же сказать, что отец Мехмеда «не справлялся», однако никто не считал прежнего султана негодным.

Отец умер месяц назад, но оставил в наследство своему сыну столько нерассмотренных прошений и неподписанных указов, как будто не занимался делами весь последний год. Вот почему Мехмед, сидя на софе в своих покоях и слушая доклад Халила, не удержался от вопроса:

— Почему всё в таком беспорядке? Разве мой отец не мог справиться с делами?

Великий визир смутился:

— В последний год твоему отцу нездоровилось. Это мешало ему успевать многое.

Причина «нездоровья» была Мехмеду известна. В последнее время отец много пил. Пил и в тот год, когда передал сыну власть в первый раз.

Наверняка, дела в тот год были так же запутаны, как теперь, но великий визир почему-то не принимал в расчёт пьянство Мехмедова отца. Халил тогда уверял, что причина разлада в делах — слишком юный правитель, ничего не понимающий в политике. Возможно, великий визир нарочно взращивал в сердце Мехмеда неуверенность, но так и не сумел взрастить. А теперь Мехмед лишь усмехался, вспоминая прошлое, и чувствовал себя всё более способным султаном.

Когда Халил удалился, и также удалились секретари, унося бумаги, наконец-то дождавшиеся подписания, Заганос-паша, оставшийся в комнате, решил выразить своему господину восхищение.

Чуть приблизившись к софе и поклонившись, Заганос, теперь занимавший пост второго визира, сказал:

— Ты ведёшь себя очень правильно, повелитель. Уверенность, которая присутствует в тебе, заставляет Халила всё больше смущаться.

— Да, я сам это вижу, — ответил Мехмед, потягиваясь, потому что от долгого и почти неподвижного сидения затекли плечи. — Хорошо, что ты тоже видишь, — добавил он. — Мне приятно слышать твои слова.

Заганос, чуть помявшись, продолжал:

— Если мне будет позволено сказать ещё кое-что…

— Говори.

— Это тоже касается твоего поведения, повелитель. Если Халил узнает, как ты себя ведёшь, то может счесть тебя слабым и податливым.