Эдвард Резерфорд - Сарум. Роман об Англии

Питер так никогда и не узнал, что заставило рыцаря изменить свое решение.

Война не прекращалась все лето, но в Саруме этого словно не замечали. Питер Шокли наслаждался семейной жизнью и трудился на сукновальне, а Годфруа в политические дрязги вмешиваться не желал.

«Еще неизвестно, в чью пользу разрешится спор между королем и Монфором, – рассуждал он. – Главное – сохранить поместье в наследство внуку».

Сторонники Монфора знали о взглядах Годфруа и, памятуя, что сын его погиб, сражаясь на их стороне, поддержки отца не искали.

Летом 1264 года опасность грозила отовсюду. Монфор, взяв в плен короля и его сына, чувствовал себя победителем, но сторонники Генриха во главе с Людовиком Святым помышляли о вторжении в Британию, уэльские друзья принца Эдуарда тоже собирали войско, а папский легат отказывался признавать законность новых правителей Англии. В октябре папа римский отлучил от Церкви Симона де Монфора и тех, кто ратовал за соблюдение Оксфордских провизий.

И все же англичане склонялись к поддержке правительства, действовавшего в соответствии с требованиями Великой хартии вольностей. В декабре Симон де Монфор объявил, что заседание парламента пройдет в Лондоне в конце января.

Услышав это известие, Годфруа удивленно покачал головой, а Питер Шокли захлопал в ладоши и сказал жене:

– Наконец-то королю покажут, как править страной!

Разумеется, весть о созыве парламента немедленно отправили баронам – сторонникам Монфора, а приверженцы короля получили ее с запозданием. В парламент вызывались рыцари из каждого графства, епископы и настоятель Солсберийского собора, однако главным нововведением было приглашение горожан – из Лондона и из городов на севере страны.

– Пусть бароны узнают, что думает простой народ! – восторженно воскликнул Питер.

Алисия ласково посмотрела на мужа – она слишком хорошо понимала, что знатные господа вряд ли прислушаются к словам торговцев.

– Горожан пригласили, чтобы народ не взбунтовался, – резонно заметила она. – К тому же приглашенным это льстит, так что они будут вести себя смирно, молчать и пыжиться от гордости, что их заметили.

– Может быть, и так, – кивнул Питер. – Только ежели их сейчас пригласили, то и потом придется звать. Другие города тоже захотят послать в парламент своих представителей. А дальше, глядишь, наберутся смелости, привыкнут и заговорят.

– Странно все это, – неуверенно произнесла Алисия.

Приближался январь. Графство Уилтшир направило в парламент рыцарей – Жоселен де Годфруа отказался, зато согласились Генри и Уильям Гузей из Кингтона, Годфри де Скудамор и Ричард из Зилса. Мысль о том, что горожанам и торговцам позволено принять участие в заседании парламента, не давала Питеру покоя. В конце января он объявил:

– Я еду в Лондон.

– На заседание парламента? – удивилась Алисия. – Тебя же не звали.

– Ну, в этот раз я только погляжу, как все происходит, а потом… – мечтательно протянул Питер.

– Что ж, поезжай, – сказала она, целуя мужа, и лукаво добавила: – Только не тяни, к лету возвращайся. У нас будет ребенок.

Питер восторженно вскрикнул и обнял жену.

Парламент Симона де Монфора глубоко разочаровал Питера.

Шокли ожидал увидеть в Лондоне пышное собрание, где король в окружении советников принимает важные решения, выслуживает жалобы на чиновников, назначает новых шерифов и разрабатывает мирный договор с папой римским и Людовиком Святым. Увы, ничего подобного Питер не обнаружил. Знакомый лондонский торговец показал ему большое каменное здание с деревянной крышей, в котором должен был заседать парламент, но сколько раз Питер ни приходил туда, оно пустовало.

По улицам у здания парламента сновали какие-то люди, обменивались приветствиями друг с другом, собирались на постоялых дворах и вели оживленные беседы. Вскоре Питер сообразил, что рыцари и прочие представители, которых пригласили на заседание, проводят своего рода подготовительную работу, изучая вопросы, подлежащие дальнейшему обсуждению. Сам он ни с кем из представителей знаком не был, а потому одиноко бродил по городу, лишь однажды раскланявшись с настоятелем Солсберийского собора. Больше всего Питера занимал вопрос о торговле с Фландрией – распри между баронами и королем мешали успешному ведению дел.

– Ежели не наладить торговлю шерстью, то денег не будет ни для королевских войн, ни для Монфорова мира, – объяснял он Алисии.

Не меньше интересовал его и вопрос об отношении к иудеям. Развитие успешного производства требовало вложений капитала, за которым приходилось обращаться к ростовщикам. Кагорским и лом бардским менялам Питер Шокли не доверял, предпочитая иметь дело с Аароном из Уилтона.

– Без ссуд в деле никак не обойтись, а надежных ростовщиков найти сложно, – говорил Питер жене.

Однако в последнее время преследования иудеев ужесточились, кровавые наветы следовали один за другим, участились погромы, на ростовщиков налагали штрафы и увеличивали налоги. Теперь иудейская община должна была внести шестьдесят тысяч марок в королевскую казну. Иудеи Уилтона были на грани разорения. За неделю до отъезда Питер столкнулся с Аароном и едва узнал его – некогда крепкий мужчина, всего на двенадцать лет старше Питера, выглядел глубоким стариком, еле держался на ногах, а вместо щегольского наряда носил чуть ли не лохмотья.

– Я поеду в парламент, – пообещал ему возмущенный Питер, – и во всеуслышание заявлю, что с иудеями так обращаться негоже!

Аарон схватил его за руку и умоляюще зашептал:

– Не смей этого делать, на себя беду накличешь! Мне уже ничем не поможешь. – Питер хотел было возразить, но ростовщик торопливо продолжил: – Вспомни, что стало с францисканцами!

И действительно, францисканские монахи десять лет назад возмутились жестоким обращением с иудеями, однако не смогли побороть предрассудки и ненависть местных жителей, которые перестали доверять монахам. Питер был одним из немногих, кто по-прежнему делал пожертвования францисканской обители в Солсбери.

– Но ведь Монфор – реформатор! – удивился Питер.

– Друг мой, Симон де Монфор расточительнее короля, – с горькой усмешкой сказал Аарон. – Он кругом в долгах, а поэтому ненавидит нас больше всех.

Питер расстроенно простился с ростовщиком.

В Лондоне он не раз пытался завести разговор с приглашенными на заседание парламента, но с огорчением понял, что горожан Йорка и Линкольна не интересуют волнующие его практические вопросы.

– Сначала нужно определиться с политикой, – объясняли ему, – разобраться, кому какие земли принадлежат, уговорить принца Эдуарда принять наши условия. Иначе ничего с места не сдвинется.