Эдвард Резерфорд - Сарум. Роман об Англии

– По-твоему, это свобода?

– Да.

– А кто будет выбирать пресвитерианский парламент?

– Те же люди, что и сейчас.

– Нет, мы сражались за большее, – недовольно поморщившись, заметил Эдмунд.

Младшие офицеры из низших сословий превратили Армию нового образца в средоточие радикальной мысли. Английские йомены и ремесленники требовали новых прав и свобод: свободы вероисповедания, всеобщего избирательного права и проведения ежегодных выборов в палату общин.

– Некоторые считают, что право голоса должно быть у каждого домовладельца, – пояснил Эдмунд. – А может быть, и вообще у любого мужчины.

Подобные радикальные взгляды принадлежали так называемым левеллерам – уравнителям, – которые уже не первый год добивались народовластия, однако их требованиям никто не придавал значения.

«Если армия превратилась в рассадник крамолы, то чем скорее ее распустят, тем лучше», – подумал Обадия и хмуро осведомился:

– Даже у слуг? Неужели ты согласен с левеллерами?

Поразмыслив, Эдмунд ответил:

– Нет, всеобщее избирательное право не имеет смысла. Но если человек связан со страной – например, владеет землей или своим делом, – то вреда в нем не будет. По-моему, это естественное право человека.

Обадия не верил своим ушам: как смеет Эдмунд, глава семейства Шокли, выражать подобные взгляды?

– Это приведет к пагубной демократии и хаосу! – гневно вскричал Обадия. – Если этим закончится наша война, то лучше бы мы сражались за короля!

– Между прочим, некоторые парламентарии до сих пор отдают предпочтение власти короля, – напомнил Эдмунд.

– Ты переменился, – с отвращением произнес Обадия.

– Верно, – ответил Эдмунд. – По-моему, мы сражались за победу над тиранией короля, а вместо нее заполучили тиранию пресвитеров.

После этого разговора Обадия стал реже приезжать в Сарум.

Только много позже, уже взрослым человеком, Самюэль узнал, что именно произошло через неделю после приезда Обадии.

Увидев, что к усадьбе приближается всадник на взмыленном коне, юный Самюэль побежал в поле к Эдмунду, схватил его за руку и потащил к дому, чтобы сводный брат сам увидел нежданного гостя.

Чарльз Муди прискакал из Оксфорда. После битвы при Нейзби он повсюду следовал за королем, но теперь, когда исход войны стал ясен, решил вернуться домой, в Шафтсбери.

В Сарум он приехал, чтобы отдать родным шпагу Натаниэля, которую бережно хранил вот уже год. Чарльз, поклонившись Маргарет, осторожно положил на стол шпагу и прядь волос Натаниэля.

– Прости, что я раньше тебя не известил, – печально сказал он. – После Нейзби мне было не до писем.

Маргарет грустно улыбнулась, глядя на юношу. Изможденное, бледное чело Чарльза избороздили глубокие морщины, под ввалившимися глазами залегли темные круги – неизгладимые отметины войны. До приезда Чарльза Маргарет старалась не думать о погибшем брате, пытаясь унять неизбывную боль в душе, но теперь ей почудилось, что Натаниэль незримо присутствует рядом и, покуривая трубку, с лукавой улыбкой смотрит на сестру.

Что там говорит Муди? А, выражает соболезнования… Маргарет рассеянно кивнула и поблагодарила юношу.

– Я был с ним рядом… – вздохнул он.

Рядом с Натаниэлем… Чарльз был свидетелем его смерти?

– А он… долго мучился? – внезапно спросила Маргарет.

– Нет, слава Богу, – ответил Чарльз. – Все случилось в мгновение ока. Я и представить не мог, что Эдмунд…

Маргарет ошеломленно уставилась на него. При чем тут Эдмунд? Эдмунд и Натаниэль…

– Эдмунд?!

«Боже мой, – запоздало сообразил Чарльз. – Она ничего не знает…»

Самюэль радостно привел Эдмунда в гостиную и замер от неожиданности, глядя на Маргарет, побледневшую как полотно. Странный гость в запыленном кожаном камзоле, метнув в Эдмунда гневный взгляд, бросился к выходу с криком:

– Убийца!

Маргарет, все еще дрожа от потрясения, медленно брела по тропке, вьющейся вдоль реки к взгорью. В равнодушном синем небе сияло солнце, безжалостно выжигая пустынные гряды холмов, убегающие к далекому горизонту. В усадьбу возвращаться не хотелось.

Полчаса спустя Маргарет остановилась, не доходя до березового леса во владениях сэра Генри Фореста. Прямо перед ней высился пологий холм, изрытый кроличьими норами. На вершине холма кругом росли старые тисы. Маргарет, решив скрыться от посторонних глаз, пробралась сквозь заросли на крошечную поляну, куда давно никто не заглядывал. Среди густой травы угадывались очертания какого-то узора, прорезанного в дерне. Маргарет без сил опустилась на землю в тени деревьев и уткнула голову в колени.

«Натаниэль…»

Она долго сидела, перебирая в памяти недавние события, и, пересиливая горе и гнев, в конце концов осознала всю глубину страданий старшего брата.

Эдмунд сидел на каменной скамье у дома, рассеянно вертя в руках глиняную трубку Натаниэля, украшенную изображением рыцарской перчатки.

Маргарет осторожно подошла к несчастному брату и обняла его сгорбленные плечи:

– Бедный ты мой!

Эдмунд Шокли, целый год скрывавший страшную тайну, наконец-то разрыдался.

Декабрь 1653 года

В тринадцать лет Самюэль решил, что самый лучший его друг – велеречивый и многомудрый Обадия. К сводной сестре мальчик теперь относился снисходительно, ведь ученостью она похвастаться не могла.

Впрочем, Обадия всякий раз наставлял его:

– Ты обязан чтить Маргарет и повиноваться ей, как родной матери.

Обадия в последнее время всячески превозносил сестру, хотя она не раз украдкой предупреждала Самюэля:

– Ты с Обадией поосторожнее, он змий кусачий.

Нет, в этом Маргарет была не права. К Самюэлю Обадия относился с любовью и лаской, а в январе даже подарил ему сочинение великого Джона Мильтона «О реформации» в красивом переплете.

– Читай и вникай, – велел Обадия. – Мильтон лучше всех изобличает католических прелатов и объясняет, какой вред наносят папистские суеверия.

Высокой похвалы удостоились и скромные писательские опыты Самюэля. Нет, зря Маргарет называла старшего брата змием кусачим. Теперь Обадия прослыл великим проповедником и снискал почет и уважение жителей Сарума.

Короля, обвиненного в государственной измене, казнили. Среди судей, подписавших смертный приговор Карлу I, были два уилтширских дворянина – Джон Фелпс и Эдмунд Ладлоу. Власть в стране перешла к протестантскому парламенту, во главе которого стоял Оливер Кромвель, защитник отечества.

Кромвель, получивший титул лорда-протектора, был суровым властелином и противников не терпел. Когда Эдмунд Ладлоу, к тому времени наместник Ирландии, воспротивился деспотическому режиму, ему тут же пригрозили арестом. В Лондоне теперь заседал так называемый Малый, или Бербонский, парламент – ограниченное число парламентариев, избранное пресвитерианскими конгрегациями. У Обадии не вызывали нареканий три уилтширских депутата, люди солидные и уважаемые: сэр Энтони Эшли Купер, Джайлз Эйр и Уильям Грин.