Кэтрин Уэбб - Незаконнорожденная

– Я решила, вы передумали, – проговорила та, взяла Рейчел за локоть и повела сквозь толпу.

– Нет, я…

– Скорей, он не станет ждать. Вы принесли еду?

– Что?

– Вы сказали, что принесете еду, – проговорила Пташка и, остановившись, осуждающе посмотрела на Рейчел.

– Я… прошу меня простить. Ричард ушел из дома в самый последний момент… Я не сумела. Не могла думать ни о чем, кроме того, как потихоньку улизнуть из дома.

– Ничего, – ответила Пташка и продолжила путь, пробираясь между куч мусора, лежащего на берегу реки.

Вскоре они добрались до баржи, на которой уплыла Пташка в ту ночь, когда Рейчел за ней следила. Они подошли к ней, и девушка забралась на палубу одним ловким прыжком. Рейчел уставилась на полосу угольно-черной воды между бортом и деревянной пристанью.

– Давайте, прыгайте, – позвала Пташка, садясь на мешки с углем.

Рейчел перевела взгляд на Дэна Смидерза, который смотрел на нее с кривоватой улыбкой, обнажавшей коричневые от курения трубки зубы. У него даже стерлись верхний и нижний клыки, образуя идеально круглое отверстие, точно по размеру чубука.

– Прыгайте, мэм, если желаете прокатиться, – сказал он, продолжая ухмыляться.

Рейчел подобрала юбки и прыгнула на баржу. При этом она потеряла равновесие, не готовая к тому, что палуба под ее ногами покачнется, и упала вперед, на мешки с углем. Дэн Смидерз хохотнул.

– Джентльмен подал бы руку, – холодно заметила Рейчел, но хозяина баржи это развеселило еще сильнее.

– Ага, мэм, – произнес он. – Ясное дело, джентльмен бы подал.

Пташка тоже рассмеялась при виде ее неловкости, хотя и доброжелательно. Когда этой девушке не приходилось быть начеку и она находилась в своей стихии, ее отличала бодрая уверенность в своих силах, которой Рейчел восхищалась и завидовала. Пташка казалась жизнерадостной и неутомимой. Вскоре они уже скользили под ажурными чугунными мостами в садах Сидни, повисшими между отвесными каменными стенами. Сверху доносились возгласы лоточников, влюбленных парочек и просто гуляющих. Их голоса плыли по водной глади, как бесплотные привидения. Рейчел поежилась и завернулась в накидку потуже. Вскоре они миновали город, и их окружила кромешная темнота, если не считать фонарей на носу и корме баржи – двух мерцающих огоньков, едва сдерживающих напор ночи. Не раздавалось ни одного звука, кроме мягкого плеска воды о корпус баржи и приглушенного стука конских копыт. Рейчел посмотрела на загоревшиеся на небе первые звезды, и ее наполнило странное волнение. Ей показалось, будто она вырвалась на свободу. «Все равно придется вернуться домой», – услышала она внутренний голос.

– Сегодня ночью будет сильный мороз, – заметила Пташка, и от ее рта в воздух поднялось бледное облачко пара.

Девушка сидела, положив ногу на ногу, и поигрывала нитью, торчащей из митенки. Фонарь на носу баржи освещал половину ее лица. Другая скрывалась в темноте. «Наполовину юная леди, наполовину девка из таверны».

– Сколько тебе лет, Пташка?

– Примерно двадцать четыре, – пожала плечами Пташка.

– Примерно?

– Точнее сказать не могу. Мой возраст всегда определяли по росту, но девочкой я была высокой, чего сейчас обо мне не скажешь. Так что, возможно, эти подсчеты были неправильными.

– Твоя мать не помнит, когда ты родилась? – смущенно поинтересовалась Рейчел.

– Я ее никогда не видела, так что спросить было не у кого.

– Ты сирота?

– Не знаю, – проговорила Пташка, глядя на Рейчел, и наклонила голову набок. – Однажды в зимний день я пришла во двор фермы, одетая в лохмотья. Я была совсем маленькая, шесть или семь лет. Элис взяла меня к себе и окружила заботой.

– Но если тебе было шесть или семь, ты, наверное, должна помнить прежнюю жизнь?

– А я все забыла, – снова пожала плечами Пташка. – Думаю, мне это было необходимо. Иногда у меня появляется странное чувство, словно кто-то меня о чем-то предупреждает. Вы назвали бы это чувство интуицией. Она касается людей или каких-то событий. Думаю, это связано с опытом моей прежней жизни, но больше от нее у меня ничего не осталось. Только интуиция и шрамы.

– Шрамы?

– Похоже, в детстве меня много и сильно били.

– О! Это ужасно.

– Поскольку о тех временах я ничего не помню, это меня не тревожит.

– И Элис тебя решила оставить у себя? А она пыталась выяснить, откуда ты родом?

– Если и пыталась, то не особенно в этом преуспела, – усмехнулась Пташка. – Ведь она знала, как со мной обращались. Если родные хотели меня вернуть, почему они меня не разыскивали? А ведь я была совсем маленькая. Стояла зима, и я не могла уйти далеко, потому что на мне не было обуви. Родители, верно, находились где-то рядом и были счастливы от меня избавиться, когда узнали, что Элис взяла меня под свою опеку.

– Так вот отчего у тебя такое странное имя?

– Элис говорила, меня принесли скворцы. Они подняли гвалт, рассаживаясь на дереве, и в тот момент появилась я. На грязном дворе, босая и с перьями в волосах, – проговорила Пташка с улыбкой, и Рейчел поняла, что эта красивая легенда о ее детстве Пташке очень нравится.

– Так, значит, она воспитала тебя как дочь?

– Скорее, как сестру. Элис самой исполнилось всего лишь семнадцать, когда я появилась. Мое воспитание было забавным. Элис обращалась со мной как с родственницей, а Бриджит растила из меня хорошую служанку.

– Кто такая Бриджит?

– Она была экономкой Элис, но также опекуншей и тюремщицей. Ей платил деньги лорд Фокс… – пояснила Пташка и помолчала. – Он нанял Бриджит, чтобы та прислуживала Элис, а еще держала свою подопечную под присмотром на ферме и позволяла ей ходить только до Батгемптона, деревни, рядом с которой мы жили. За всю свою жизнь Элис никогда не бывала дальше ее окраины, – грустно проговорила Пташка и повернула голову в сторону берега, когда резкий лай лисицы прокатился эхом по воде. – За исключением одного-единственного раза, – добавила она так тихо, что Рейчел едва расслышала. – Сегодня мы едем навестить именно Бриджит. Она теперь старая, плохо себя чувствует и сильно сдала с тех пор, как я ее впервые увидела.

От холода Рейчел было трудно дышать, руки и ноги совсем заледенели. Зубы выбивали дробь. Внезапное движение, возникшее в свете лампы, испугало ее, но это была только сипуха [81]. Словно призрак она промелькнула перед ними, бесшумная и белая как снег, а потом таинственно исчезла в ночи. Рейчел взглянула на Пташку: в темноте глаза девушки казались огромными.

– Теперь уже близко, – проговорила Пташка, когда показались желтоватые огоньки освещенных окон. – Видите вон тот дом? – указала она пальцем, и Рейчел смогла разглядеть высокие трубы и прямую линию крыши, примерно в трехстах футах от канала. – В этом доме я выросла. Там мы жили втроем. Девочка, девушка и старуха.