Коллектив авторов - Гордость и предубеждения женщин Викторианской эпохи

У Джейн Остин существует большое количество поклонников как в Англии, так и по всему миру, в том числе и в России, и они написали множество продолжений, приквелов и переложений, часть из которых были опубликованы, а часть можно прочесть на соответствующих сайтах в интернете.

Интересным продолжением «Гордости и предубеждения» является роман автора «Поющих в терновнике» Колин Маккалоу «Независимость мисс Мэри Беннет», в которой герои романа оказываются в викторианской эпохе и приспосабливаются к новым ценностям и новым вызовам времени. Хотя читатели отмечают, что персонажи напоминают героев «Гордости и предубеждения» в основном именами. Это – иные люди с иными характерами.

В фантастической повести Джона Кэссэла «Гордость и Прометей» Мэри Беннет встречается с Виктором Франкенштейном. При этом автору удалось сохранить верность первоисточникам, что делает произведение интересным даже для тех, кто не очень любит фантастику. Чего не скажешь о романах «Гордость и предубеждение и зомби» Сета Грэм-Смита и «Чувство и чувствительность и морские чудовища» Бена Уинтерса. Чтобы насладиться ими, нужно по-настоящему любить романы о монстрах и морских чудовищах.

Есть трогательная история о том, как Джейн писала в общей гостиной и запрещала смазывать петли на двери – заслышав скрип, она прятала исписанные листки, прежде чем кто-то входил. Естественно нежелание автора показывать кому-нибудь недоделанную работу, естественно нежелание автора, как и любого честного труженика, чтобы кто-то вторгался в рабочий процесс с необдуманными замечаниями и с вопросами, на которые автор пока сам не знает ответа. Текст, находящийся в работе, подобен нежной молодой коже на ране, что еще сочится сукровицей. Не нужно ее трогать раньше времени, надо дать ей засохнуть, затвердеть, обрести эластичность.

Закончив роман, Джейн охотно читала его родне, и семья еще долго обсуждала новых героев: на кого из знакомых они похожи, насколько правдоподобна рассказанная Джейн история. Кстати, в романах Остин вы не найдете сцен, когда мужчины разговаривают наедине, без дам. Поскольку писательница не имела представления о том, как ведут себя мужчины, когда остаются одни, то не считала себя вправе писать об этом.

У Джейн Остин не было своего дохода– в Англии женщинам позволили иметь собственность только в 1880 году. Мы уже знаем, что она не имела прав на дом, в котором жила, – он принадлежал отцу, а после его смерти – братьям. Но она никогда не пыталась зарабатывать деньги литературным трудом. Тогда для чего она писала? Или хотя бы для кого? Для сестры, братьев и отца? Может быть. Для себя самой? Может быть. Для некоего гипотетического мистера Дарси, который являлся к ней в мечтах? Может быть. Для некоего гипотетического читателя, о котором она, вероятно, имела еще более смутные представления, чем о мистере Дарси? Тоже может быть.

На каком же языке она говорила с этим гипотетическим читателем? На самом простом, повседневном.

В произведениях, написанных в модном тогда стиле сентиментализма, объяснение героя и героини выглядело приблизительно так: «и долго скрываемое чувство наконец излилось в нежном признании». Даже у насмешника Филдинга, любимца Джейн Остин, когда дело доходит до любовных признаний, положительные герои решительно встают на котурны. Вот соответствующий кусочек из «Истории Тома Джонса, найденыша».

«– Я и без того уже слишком многим вам обязана, вы, конечно, это знаете, – сказала Софья, устремив на него долгий и нежный взгляд, потом со страдальчески исказившимся лицом воскликнула: – Ах, мистер Джонс, зачем спасли вы мою жизнь? Смерть моя принесла бы нам обоим больше счастья!

– Принесла бы больше счастья! – воскликнул Джонс. – Мне легче было бы умереть на дыбе, на колесе, чем перенести… вашу… не могу даже вымолвить этого страшного слова! Для кого же я живу, как не для вас».

Далее следуют без малого две страницы нежных и пылких восклицаний; когда же они наконец иссякли, «влюбленные замолчали и стояли, трепещущие».

Вы, я думаю, уже догадались, что не найдете ничего подобного в романах Остин. Она никогда не скажет, что «чувства Бингли излились в нежном признании», хотя, разумеется, в конце концов они все же излились и именно в нежном признании; она никогда не напишет, что Элизабет и Дарси «замолчали и стояли, трепещущие», хотя, скорее всего, именно так они и стояли. В своей сдержанности Джейн Остин была похожа на своих любимых героинь: Элинор, Джейн, Элизабет. Вероятно, она не уступала им и в «силе чувств». А то, что, несмотря на всю сдержанность и «уравновешенность характера», она умела глубоко взволновать нас с вами, и делает ее одной из лучших женщин-писательниц, да что там мелочиться, одним из лучших английских писателей, «чьи книги бессмертны».

Солнечным и жарким августовским утром 1797 года у открытого окна небогатого лондонского дома сидела молодая женщина в белом утреннем платье и слушала голоса воробьев, устроивших скандал в кустах шиповника под окном, и далекие гудки из доков Темзы. Зловоние большой реки не доносилось сюда. Запах скошенной травы с окружающих квартал лугов мешался с дымком из ближайшего трактира, где жарили рыбу, и ароматом свежей сдобы из пекарни. По улице, напоминавшей скорее проселочную дорогу, пробежала стайка ребятишек, прокатил тележку зеленщик, торопясь на рынок, воровато оглядываясь, из кустов выбежала тощая кошка. Из дверей вышла няня с маленькой нарядной девочкой лет двух-трех от роду. Они остановились на дорожке около дома. Няня приподняла девочку на руки, что-то сказала, указывая на окно, и, улыбаясь, помахала женщине.

Женщина ответила на приветствие, поморщилась и откинулась в кресле, поглаживая живот. Стало видно, что она беременна, причем дохаживает последние дни. Женщина замерла, прислушиваясь себе, потом вздохнула и стала задумчиво вертеть перо в кончиках пальцев. Родов она не боялась: это была вторая беременность, и в первый раз все обошлось благополучно. Но будущее ребенка тревожило ее.

Разумеется, у него не будет такого детства, какое было у его матери: с вечно пьяным грубияном-отцом, частенько бившим и свою жену, и детей. Не проведет он и, подобно своему отцу, детство в семье священника, и едва ли сам станет священником.

Но могут ли два человека, не знавших счастья в детстве, подарить это счастье своему ребенку? Ведь их дом меньше всего похож на тихую гавань. Вернее, два дома. И в этом они отличались от большинства семей. Заключив брак на четвертом десятке лет (ей было 38, ее мужу – 41), они оба не готовы были расстаться с самостоятельной жизнью и поселились раздельно – в двух домах в новом районе Соммерз-Таун на севере Лондона, где жили люди среднего достатка, как англичане, так и сбежавшие от революции французы.