Коллектив авторов - Гордость и предубеждения женщин Викторианской эпохи

Но третье сословие, а к нему относились не только купцы, ремесленники и крестьяне, но и образованные люди свободных профессий: ученые, адвокаты, врачи и журналисты, почувствовало свою силу. Страну наводнили памфлеты, резко критикующие роскошь королевского двора, слабость королевского правления и жадность двух первых сословий и призывающие к переустройству государства: превращению Генеральных штатов в постоянно действующее Национальное собрание, которое будет создавать законы, учитывающие интересы простого народа. В этом опять-таки не было ничего из ряда вон выходящего. Англичане уже несколько веков гордились своим парламентом и посмеивались над отсталыми французами, которым еще только предстояло познакомиться с «прелестями» парламентского правления, – слова Джона Хорна Тука о «развесистом дереве коррупции» были отнюдь не преувеличением.

Летом и осенью 1789 года события сменяли друг друга быстрее, чем англичане и французы успевали опомниться.

17 июня третье сословие провозгласило Генеральные штаты Национальным собранием.

20 июня король приказал закрыть зал заседаний и распустить собрание. Но депутаты собрались в зале для игры в мяч и дали клятву продолжать работу.

23 июля король вновь предпринял попытку распустить парламент, но депутаты ответили, что покинут зал, «лишь повинуясь силе штыков».

Конфликт между королем и народными избранниками тоже не был в новинку для Англии. Веком раньше Карл I так и не смог распустить созванный им парламент, позже названный «долгим». Парламент вынудил короля поделиться властью, и когда король попытался арестовать пятерых его членов, попросту выдворил зарвавшегося монарха из столицы. О последовавших за этим бурных годах английской революции, казни Карла I, правлении Оливера Кромвеля и последующей реставрации монархии помнили все. И сейчас сторонники реформ надеялись, что французам удастся не упустить свой шанс построить более справедливое и гармоничное общество, чей пример вдохновил бы и англичан на перемены.

И поначалу казалось, что эти надежды небезосновательны.

9 июля собрание провозгласило свое право создать конституцию Франции.

13 июля была учреждена национальная гвардия и разграблены Арсенал, Дом Инвалидов и городская мэрия.

14 июля парижане, желая защитить собрание от посягательств королевских войск, осадили символ королевской власти – Бастилию, требуя, чтобы им выдали хранившийся там порох. После недолгого сопротивления гарнизон решил сдаться. Горожане повесили нескольких офицеров и растерзали коменданта. Его отрубленную голову толпа водрузила на пику и обошла с нею город.

Эти кровавые события не отпугнули англичан – во время английской революции крови пролилось не меньше. Они с нетерпением ждали первых декретов новой власти. И не обманулись в своих ожиданиях.

4–11 августа собрание приняло ряд декретов об отмене сословных привилегий.

26 августа Учредительное собрание приняло Декларацию прав человека и гражданина, документ эпохального значения, на который будут ссылаться при любом удобном случае демократы и либералы в течение как минимум ближайших трехсот лет. Декларация признавала, что «естественными и неотъемлемыми правами человека» являются «свобода, собственность, безопасность и сопротивление угнетению». В первой статье Декларации утверждалось, что «люди рождаются и остаются свободными и равными в правах». Остальные статьи предусматривали право всех граждан лично участвовать в издании законов и устанавливать налоги, свободу совести, вероисповедания, слова, печати и выбора любых занятий.

Теперь друзья Мэри не могли оставаться сторонними наблюдателями. Повсюду в их стране клеймили французов и французскую революцию, с ужасом рассказывали о том, как в октябре 1789 года 6000 женщин, требовавших у короля хлеба, подняли на ноги рабочих и Национальную гвардию, ворвались в Версаль и арестовали королевское семейство. «Помяните мои слова, добром это не кончится!» – твердили англичане, вспоминая свою революцию и казнь Карла I.

9 февраля 1790 года ирландский политик Эдмунд Берк произнес в парламенте речь, в которой предостерегал англичан от обольщения идеалами французской революции. В том же году он издал книгу «Размышления о революции во Франции», где выражал еще больший скептицизм, и спрашивал: «Должен ли я поздравлять убийцу или разбойника с большой дороги, разбившего оковы тюрьмы, с обретением им своих естественных прав?». Он писал о том, что английский народ благоразумно отказался от добытых в результате революции прав «выбирать наших правителей, низлагать их в случае дурного правления и самим создавать правительство» и призывал французов последовать этому примеру, признать низложение короля незаконным и почтительно вернуть монарха на трон. Немало страниц в своем трактате Берк посвятил страданиям августейшего семейства. «Банда злодеев и убийц, пахнущих только что пролитой кровью, ворвалась в покои королевы, и сотни ударов штыками и кинжалами обрушились на ложе, с которого преследуемая женщина едва успела соскользнуть, почти голая, и броситься через тайный ход, ища спасения у ног супруга и короля, жизнь которого в этот момент тоже не была в безопасности, – писал он. – Затем король и королева с несовершеннолетними детьми (еще совсем недавно бывшими гордостью и надеждой великого и великодушного народа) были вынуждены покинуть свое убежище в великолепнейшем в мире дворце, откуда они вышли, пробиваясь между грудами изувеченных кровоточащих тел, утопая в крови, пролитой во время побоища… После того как в медленной пытке двенадцати миль, растянутых на бесконечные шесть часов, король и королева каплю за каплей испили горечь, большую, чем горечь смерти, они были взяты под стражу, состоящую из тех самых солдат, которые вели их к знаменитому триумфу, и заключены в одном из старых парижских дворцов, превращенном в Бастилию для королей».

«Мог ли я вообразить, – восклицал он, – что доживу до того времени, когда увижу, как галантная нация, нация людей чести и кавалеров, обрушит на нее такие несчастья! Я думал, что десять тысяч шпаг будут вынуты из ножен, чтобы наказать даже за взгляд, который мог показаться ей оскорбительным. Но век рыцарства прошел. За ним последовал век софистов, экономистов, конторщиков, и слава Европы угасла навсегда. Никогда, никогда больше мы не встретим эту благородную преданность рангу и полу; этого гордого смирения, повиновения, полного достоинства, подчинения сердца, которое в рабстве сохранило восторженный дух свободы…»

Берк выражал опасения относительно умонастроений англичан. Он писал: «Дело в том, что возможность возникновения беспорядков в Англии в настоящее время ничтожна; но на вашем примере мы увидели, как слабый младенец постепенно набрал силу, способную громоздить гору, и развязал войну с самими Небесами». По его мнению, англичанам следовало соблюдать верность традициям, монархии, церкви и сословной системе.