Владимир Шеменев - «Варяг» не сдается

Одессу мы увидели шестого апреля. Наша партия была третьей по счету, и из восторженных телеграмм от тех, кто первым прибыл в Россию, мы знали, что нас там ждет. Но тем не менее чувство тревоги не оставляло офицеров, которые были в ответе за все, что произошло в Чемульпо.

С раннего утра самые нетерпеливые заняли места на палубе, всматриваясь в даль. Где-то там, за горизонтом, среди клубящихся облаков и парящих над морем чаек, нас ждал город – по-весеннему чистый, умытый и прилизанный. Он появился неожиданно, и кто первый его увидел и крикнул, было все равно. Только сотни голосов слились в один дружный крик: «Одесса!!!»

Рвали глотки, тельняшки и кидали в небо бескозырки с надписями «Варяг» и «Кореец». Офицеры крестились и шептали: «Доехали».

– Доехали, братцы, доехали! – крикнул Малахов и кинулся вверх по вантам, взбираясь на фок-мачту. Далеко не полез – спрыгнул на площадку, где стоял главный компас, и стал махать оттуда руками, показывая стоящим на набережной, что он видит их, а значит, и они должны видеть его. Маленькие черные точки, похожие на букашек, были почти неразличимы, и мы лишь могли догадываться, что это толпы людей, пришедших нас встречать.

Я стоял на палубе, прижав к себе жену. Мы смотрели, как город то исчезал, то появлялся перед нами. Нам казалось, что это мираж, который дразнит нас и в любой момент может раствориться в дымке. Кто-то надавил на меня со спины, я пошатнулся, обхватил Катю руками, и нас прижали к поручням.

Высыпавшие из трюмов матросы и офицеры были везде: на палубе, на мостиках, на крыше ходовой рубки, висели на вантах, шторм-трапах и мачтах. Матросы бегали между лазаретом и палубой. Глянут, что нет еще Одессы, и вниз бегом, через ступеньку, чтобы сказать раненым: нет, мол, ее еще, потерпите, братцы, – и сразу наверх.

А было и в самом деле невтерпеж. В какой-то миг Катя повернула ко мне лицо и сказала:

– Мне кажется, я чувствую запах цветущих садов.

– Это фантом, в море можно чувствовать только запах тины и мокрой рыбы.

– А почему мокрой? – она подыграла мне.

– Да потому, что сухая рыба только на «Привозе» водится.

Я ткнул ее пальцем в нос.

– Смотри, – она показала на чаек, кружащих над пароходом. – Они кричат нам: «Привет!»

Я поднял голову и стал наблюдать за ними. Действительно, чайки вдруг стали кричать как-то по-нашему, по-русски.

«Привет, привет!» – горланили они и носились над «Кримэ».

И вот появилась Одесса…

– Леша, это она… – Катя сжала мой локоть.

Город наплывал на нас, приближаясь с каждым оборотом винта… или мы приближались к нему?

– Братцы, Одесса! – кто-то метнулся в трюм, неся радость затворникам лазаретов.

Матросы, перемотанные бинтами, с обожженными лицами и безобразными шрамами, улыбались, жали друг другу руки и трясли за плечи.

– Слава богу!

– Господь Милосердный!

– Вот ведь как! Доплыли, а Мишка Кабанов там остался…

В лазарете повисла гнетущая тишина.

– И Матвей Дерябин с ним.

– И Мишка Журавлев.

– Димка Шарапов, комендор, так и не нашли его ноги.

– Даниил Кочубей, комендор, разорвало возле пушки, и Федор Эдревиц рядом с ним лежал.

И пошла тихая печальная перекличка тех, кого нет и кто никогда уже не будет с ними. Крутнулась по лазарету и выбралась на палубу. Все притихли, сняли бескозырки и, шевеля одними губами, стали перечислять тех, кто навечно остался на «Варяге».

– На грот-марсе: Ефим Грибов, Мишка Авраменко, Кирил Зрелов, Димка Артасов.

– На переднем мостике: Николай Мальцев, Гавриил Миронов.

– Мартемьян Островский, комендор, Андрюхп Трофимов, комендор, Петр Мухачев, комендор, Федор Хохлов, марсовый матрос, Ромка Балабанов, подручный комендора, Клементий Кузнецов, Илья Ковалев, Кирилл Иванов, Архип Шавлев.

Кто-то помолчал и добавил:

– На шканцах все они погибли, не отходя от орудий.

– На шкафуте сгорели заживо. – И потянулась цепочка человеческих имен: – Даниил Кочубей, комендор, Степан Капралов, комендор, Карл Спруге да Иван Родионов, оба матроса второй статьи.

– Значит, из молодых, – добавил кто-то.

Очередь дошла до меня.

– Иван Гребенщиков, машинист, – прошептал я, вспоминая, как сварился он заживо, попав под струю шипящего пара.

– Вася Оськин. – Катя вспомнила молоденького писаря, призванного в прошлом году.

– Николай Наглее, штаб-горнист. – Михалыч смахнул набежавшую слезу.

– Донат Баренев, барабанщик, – сказал Тихон Чибисов – тот самый, что был ординарцем у Руднева. Тихон вздохнул, вспоминая, как Донат спас командира, приняв в спину два десятка осколков.

– Комендор Григорий Поснов, погиб возле орудия. – Зарубаев надел фуражку и отдал честь.

– Нирод Алексей, мичман. Нашли только руку, сжимающую дальномер. – Руднев посмотрел на нас и отвел взгляд.

Он плакал. Железный капитан, человек, который не дрогнул перед эскадрой Уриу, тот, кому хотел подражать Виктор Санэ – капитан «Паскаля», не скрывал своих слез.

Тридцать одно письмо должен будет написать капитан и разослать по тридцати одному адресу, и все письма будут кончаться одной и той же фразой: «Погиб, защищая Отечество».

Вечером того же дня мы прибыли в Севастополь. Как и Одесса, город был расцвечен флагами, цветами, и по всему городу гремели оркестры: гудели трубы, надрывались тромбоны, свистели флейты, ныли протяжно скрипки, дрожали контрабасы, выбивали дробь барабаны и звенели литавры. Сплошная какофония висела над городом, но если разложить все это по оркестрам, а оркестрантов развести подальше друг от друга по садам, паркам и скверикам, получалась великолепная музыка, состоящая из торжественных гимнов, энергичных мазурок и мелодичных вальсов.

Навстречу нам шел пароход, салютуя флагами и артиллерийской стрельбой. Порыв радости от увиденных родных берегов прошел, и его место заняла некая напряженность, связанная прежде всего с неопределенностью нашего статуса. Кто мы – герои или предатели, утопившие крейсер и канонерку? Все, кто прибыл раньше нас, писали о восторженном приеме, но все телеграммы были посланы или из Одессы, или из Севастополя. Дальше следы первых двух команд терялись, и больше они не выходили на связь. В курилках, в переполненных каютах, на забитых палубах мы говорили только о них. Или их всех арестовали, или, наоборот, окруженные почетом, они просто забыли про нас.

На «Кримэ» поймали швартовые и потянули к себе двенадцативесельный шлюп, подошедший с русского парохода. Пока наматывали концы и подтягивали шлюпку, переполненную гладковыбритыми чиновниками, усатыми генералами и бородатыми адмиралами, на баке собрались все офицеры, обсуждая причину прибытия столь важной и разноперой делегации.