Владимир Шеменев - «Варяг» не сдается

– Как вы думаете, господа, нас повесят или расстреляют? – мичман Балк сказал это с иронией, но основная масса офицеров восприняла его шутку вполне серьезно.

Со дня боя и до того момента, как Руднев смог сообщить наместнику о том, что произошло в Чемульпо, прошло две недели. За это время японские газеты раструбили по всему миру, что русские утопили свои корабли и сдались японцам. А раз так, то общественное мнение, которое формирует пресса, было не на стороне тех, кто дрался в Чемульпийском заливе.

– Лично вас, мичман, повесят.

– Это еще почему? – Балк поджал губы, делая капризное выражение лица.

– Морда у тебя рязанская. А как писал Карамзин в своей «Истории», именно рязанские бандиты поддержали Лжедмитрия против Романовых.

Я с Катей подошел к офицерам. С тех пор как мы подписали меморандум не воевать с Японией, все автоматически стали невоеннообязанными, а следовательно, гражданскими и условные границы между дворянином унтер-офицером и дворянином-офицером растворились.

– Господа, поприветствуем нашего героя. Благодаря Муромцеву мы не стали бифштексом и не были поданы с лучком и петрушечкой господину Уриу на ужин.

– Хватит юродствовать. – Я взял Катю за руку, и мы вклинились в толпу, с любопытством взирая на адмиралов и генералов, поднимающихся на палубу.

– Наверное, все-таки расстреляют, виселицы-то отменили еще при Екатерине, – не унимался мичман.

– Да что вы все заладили: расстреляют, повесят, сошлют… У вас что, другой темы нет? Может, вас всех наградят, – с укоризной проговорила моя жена, оглядывая сосредоточенные лица.

– Посмертно, – брякнул Малахов и спрятался за спинами матросов.

Дружный смех, больше похожий на ржание, смутил Катю, и она отвернулась. Я притянул ее к себе и с улыбкой поцеловал в щеку.

– Не обращай внимания. Это у них нервное. После тяжелого боя всегда хочется выплеснуть отрицательные эмоции, страх и обиду за поражение.

– Почему поражение? Мы же не проиграли бой.

– Фактически не проиграли, а эмоционально, – я посмотрел на Катю, – проиграли. Мы не смогли прорваться, и в этом весь трагизм нашего положения.

На палубе грянул оркестр, приветствуя морского министра, вице-адмирала Авелана и главнокомандующего Черноморским флотом, вице-адмирала Скрыдлова со свитой.

Руднев выпрямил спину и пошел навстречу делегации, которая топталась на палубе в ожидании, пока губернатор Таврической губернии Нирод выберется на палубу – это был дядя мичмана Алексея Нирода, погибшего на «Варяге».

Пока ждали, когда все поднимутся, Руднев подошел к Авелану и попросил его отойти в сторону.

– Полно вам, Всеволод Федорович, зачем эти игры?

– Федор Карлович… – голос был с хрипотцой.

– Я слушаю вас.

– Если можно, только не в присутствии команды.

– Вы о чем, Всеволод Федорович?

– Об аресте.

– А-а. Понятно… И до вас докатилась волна, которую поднял адмирал Рожественский. У меня, кстати, поручение от самого императора. Постройте команду. Немедленно!

– Есть! – Капитан Руднев взбодрился, кинул руку к козырьку, повернулся к команде и, набрав воздух в легкие, гаркнул: – Команда, стройся!

Французы, растревоженные прибытием важных чинов, сидели на снастях и на крышах надстроек, переговариваясь между собой и показывая пальцами на русских.

Авелан вышел вперед и стал перед строем.

– Господа! Я, облеченный властью его Императорского Величества, Государя Императора и Самодержца Всероссийского, должен сообщить вам следующее. За героизм и мужество, проявленные в бою при Чемульпо, все офицеры крейсера «Варяг» и канонерской лодки «Кореец» удостоены орденов Святого Георгия 4-й степени. Все нижние чины обоих кораблей – знака отличия Военного ордена. Прошу офицеров помочь мне раздать грамоты.

Морской министр передал офицерам высочайшие грамоты на пожалованные Георгиевские кресты.

– Ура!!! – кричали наши матросы.

– Виват!!! – кричали французы.

Пока раздавали грамоты, Авелан подошел к Рудневу и что-то спросил.

Мне кажется, я услышал фамилию «Муромцев». Так и есть: Всеволод Федорович показал на меня. Морской министр тронул вдоль строя, не сводя с меня глаз. От неизвестности у меня взмокла спина и ноги стали ватные.

– Леша, он идет к нам, я сейчас умру. – Катя качнулась, и я еле удержал ее, чтобы она не свалилась на палубу.

– Держись!

– Сам держись!

Кажется, она подумала о том же, о чем и я: если мы шлепнемся на палубу вдвоем, это будет неправильно – по той причине, что тогда мы не узнаем, зачем он шел к нам.

Проверяя, насколько твердо она стоит на ногах, я улыбнулся и отпустил руку. Катя стояла и не падала.

– Унтер-офицер Муромцев, именем Государя Императора – два шага вперед. – Авелан сверлил меня своим пронизывающим взглядом.

Я отодвинул Мишу Банщикова, нашего младшего доктора, и вышел из строя, окунаясь в идеальную тишину. Я шел и слышал только свою поступь. Кованные медными заклепками подошвы башмаков лязгали по палубе, отдаваясь эхом в моих ушах. В тот момент мне показалось, что я шел целую вечность, но, как оказалось, между моим выходом и речью министра не прошло и десяти секунд.

– За действия, связанные с обеспечением схода крейсера с мели, и недопущение тем самым гибели крейсера от огня противника, поздравляю вас с присвоением офицерского звания лейтенанта.

Авелан махнул рукой. К нему подскочил адъютант, распахнул полированную коробочку, и из глубины темно-бордового сафьяна вице-адмирал извлек золотые погоны с одной полоской и двумя пятиконечными звездами.

– Служу Царю и Отечеству! – крикнул я, выдыхая весь воздух, который был в легких.

– Ура!!! – кричали наши матросы.

– Виват!!! – кричали французы.

После министра к «варяжцам» и «корейцам» подошел вице-адмирал Скрыдлов. Обойдя строй, каждому пожал руку. Дошел до Кати, которая стояла рядом со мной, и оторопел.

– Всеволод Федорович, а скажи мне, голубчик, что сия прелестная барышня делает в вашей команде? Возможно, она чья-то жена, но тогда ее место на гостевой трибуне.

– Екатерина Андреевна Румянцева. – Руднев не стал называть ее по фамилии бывшего мужа, дабы не будоражить страшное и темное прошлое, – была подобрана канонерской лодкой «Кореец» в водах залива накануне битвы. Она пожелала остаться на крейсере и приняла вместе с ним боевое крещение.

– Я прошу прощения, барышня, вы что, стреляли из пушки?

– Я хирург, – сказала Катя. – И все сорок минут боя я находилась в кормовом лазарете вместе с врачом Храбростиным и фельдшером Родионовым, оперируя раненых.

Адмирал стушевался, поняв, что пошутил он некстати.

– Можно? – он взял ее руку и поцеловал. – Я преклоняюсь перед вами, – вице-адмирал снял с себя Георгиевский крест и приколол его к бушлату, который красовался поверх того самого платья, в котором Катя сиганула с «Асамы».