Юрий Сушко - Альберт Эйнштейн. Во времени и пространстве

Так Эйнштейн писал Маргарите 27 ноября 1945 года. Писал просто так, – в никуда. Но через месяц он вновь сообщал ей трогательные подробности своего уединенного бытия:

« У нас ничего не изменилось, и жизнь идет своим чередом с той лишь разницей, что я теперь каждое воскресенье сижу в одиночестве в своей хижине… Я все больше должен играть роль пожилой важной персоны, своего рода пожилого святого. В известной мере это прекрасно, если от этого многого не ждешь.

О господине Михайлове я больше ничего не слышал, но думаю, что ему наконец-то передали телеграмму в русскую академию. И мне очень любопытно, как пойдет дело дальше…

Я радуюсь вещам, которые ты мне передала и которые составляют мое окружение: голубой плед, браслет для часов, словари, карандаш и все остальное. С радостью жду твоих сообщений из нового мира… »

А еще через месяц пожаловался:

Я совсем запустил волосы, они выпадают с необычайной скоростью. Скоро ничего не останется. Гнездышко также имеет захудалый и обреченный вид. Если бы оно могло говорить, ему нечего было бы сказать. Я пишу тебе это, прикрыв колени Альмаровым пледом, а за окном темная-темная ночь… »

Ах ты, коварная искусительница Далила… Ну, а что же ты, забывчивый лохматый Самсон?..

Участников чинного «нобелевского обеда» в ресторане нью-йоркского отеля «Уолдорф-Астория» отнюдь не смутил экстравагантный наряд почетного гостя: Альберт Эйнштейн был в рабочем свитере и мятых брюках. Но когда он попросил слова, публика насторожилась. Без резких заявлений он наверняка не обойдется.

– Мир выигран, – напомнил благородному собранию Эйнштейн. – Но мир не выигран!..

И уверенно обосновал свой тезис:

« Не будет преувеличением сказать, что судьба мира зависит сейчас только от широкомасштабного соглашения между этой страной и Россией… Могут возразить, что соглашение в нынешних условиях невозможно. Это было бы так, если бы Соединенные Штаты предприняли хотя бы одну серьезную попытку в этом направлении. Но разве не произошло совсем обратное ?! . Не было никакой необходимости продолжать производство атомных бомб и выделять 12 миллиардов долларов на военные нужды, когда не предвидится никакой реальной угрозы для Америки …

Не было сделано ничего, чтобы рассеять подозрения России. А ведь эти подозрения легко понять, если вспомнить события последних десятилетий, – события, в которые мы сами внесли немалый вклад… Прочный мир может быть достигнут не путем угроз, но лишь посредством честных попыток утвердить атмосферу взаимного доверия, господа… »

Когда Роберт Оппенгеймер без всякой предварительной договоренности помчался в Принстон, он нисколько не сомневался: Эйнштейн непременно поддержит его идею объединения усилий ученых всех континентов и стран в разрешении нависающей атомной проблемы. Патриарх научного мира тихо сидел в любимом плетеном кресле, наслаждался ароматом гаванской сигары, отхлебывал небольшими глотками кофе и с отеческой доброй улыбкой смотрел на взволнованного Роберта.

– Бобби, что на этот раз случилось?

– Уважаемый мистер Эйнштейн, время не ждет. Мы должны… Обязаны обратиться к нашим русским коллегам. Они же тоже занимаются Бомбой. Я уже говорил с Юри, Лангмюром. Это должно быть коллективное письмо или телеграмма. Они не могут не быть солидарными с нашей тревогой.

– Я гляжу, Роберт, вы просто обожаете эпистолярный жанр, – усмехнулся Эйнштейн. – За свою жизнь я столько написал умных и глупых телеграмм и писем… Руки болят. Не хотите ли выпить чего-нибудь?

– Нет, спасибо.

– Ну, ладно, а то я уж думал, какой-то пожар… Давайте ваше письмо, если уверены, что оно в чем-то поможет общем делу, – по-прежнему мягко улыбаясь, сказал Эйнштейн. – Элен! Принесите нам кофе, пожалуйста… Итак:

« Москва.

Президенту Академии наук СССР,

господину Вавилову С.И

Мы те, которые в этой стране работали над атомными бомбами, очень взволнованы большими опасностями, которые связаны с этим открытием. Основные факты в этой области и их последствия для жизни человечества сейчас сформулированы в книге, написанной учеными, занимающимися атомными исследованиями, которая в ближайшее время должна выйти. Эта книга также выразит наше убеждение, что угроза бомбы может быть предотвращена только сотрудничеством в международном масштабе путем соглашения или организации… »

– Ты что, правда, веришь в эту блажь? – оторвался от машинописного текста хозяин дома.

– Верю. Читайте, пожалуйста, дальше.

« Мы предлагаем выдающимся физикам СССР, Франции и Англии принять участие в этой книге краткими высказываниями таких наших русских коллег, как Капица, Иоффе, Курчатов, Ландау, Френкель, или тех, кого Вы найдете нужным указать.

Для того, чтобы вся сила мировой научной мысли и научного авторитета могла повлиять на проблемы, поднятые атомной бомбой, мы настойчиво просим Вас телеграфировать к 15 января высказывания в несколько сот слов на имя Альберта Эйнштейна, Принстон, Нью-Джерси.

Мы были бы рады показать законченную рукопись этой нашей книги тому, кому Вы найдете нужным поручить это здесь, и мы можем Вас уверить, что текст, который Вы нам пришлете, будет использован без каких бы то ни было изменений.

– Ты хочешь, чтобы я подписал это, Роберт?

– Конечно!

– Ради Бота. Только я всегда привык рассчитывать на какой-то эффективный результат. А тут что? Я уверен, что первым, кто в Москве прочтет наше письмо, наверняка будет советский Гувер – Берия.

– Вот пусть читает и думает.

Провожая гостя до калитки, великий ученый тихо думал про себя: «Знай я, что немцы не смогут сделать атомную бомбу, я бы и пальцем не пошевелил, и не подписывал бы этих никчемных писем ни Рузвельту, ни Трумэну, ни русским… Пальцем бы не пошевелил, чтобы заставить шевелиться американцев».

Для Оппенгеймера, как и всей плеяды новой генерации физиков, Эйнштейн оставался «пастырем XX века, говорящим, не теряя при этом своей неизменной и неукротимой жизнерадостности: «Суета сует, все суета».

Письмо действительно так и не дошло до академика Вавилова. Но в своем прогнозе Эйнштейн ошибся лишь в одной детали – рассмотрение обращения было поручено не Берии, а не менее зловещей фигуре – Андрею Януарьевичу Вышинскому, бывшему генеральному прокурору страны, в 40-е годы почему-то занимавшему должность замнаркома иностранных дел.

Заглянув в кабинет мужа, Маргарита Ивановна вместо привычного бодрого приветствия «Доброе утро!» услышала зловеще тихий вопрос: