Андрей Расторгуев - Атака мертвецов

– Отделение, к бою! – хрипит он, совершенно не узнавая собственного голоса.

Похватав свои винтовки, солдаты лезут на бруствер. Слева, чуть дальше, ложится Иван Костычев, справа, через пару человек, Андрей Верхов. Живы пока, вояки старые. Значит, все как всегда. Вогнать патрон в патронник и ждать со злорадством и нетерпением. Когда прозвучит команда, произвести залп…

Прозвучала! Дружно грохнули винтовки, защелкали затворы под слаженный перелив пулеметов. Еще залп. У немцев паника. Побежали, сукины дети! Несколько выстрелов вдогонку, пока не кончилась обойма.

Вставляя новую, Кузьма привычно проверил отделение. Около себя увидел трех убитых. Иван с Андрейкой, слава богу, целы. Это ж сколько у него потерь? Половина личного состава? Хреново… И все равно Кузьма чувствует, что удовлетворен и горит желанием наддать немцам еще разок.

– Рота, отходим! – вдруг слышит приказ Котлинского. – Сто шагов назад и окапываемся!

Может, оно и верно. Уж слишком хорошо пристреляли немцы эту позицию. Перещелкают как мух. Лучше и в самом деле отступить, чтобы дать потом еще один бой.

Сколько это будет продолжаться? До бесконечности? Нет, конечно. Наверное, до тех пор, пока есть хотя бы один солдат с винтовкой и патронами. А кончатся патроны, есть штык. Последний, так сказать, аргумент. Достаточно веский и чертовски острый…

Под вечер, когда казалось, что силы вот-вот иссякнут, пришла неожиданная подмога в лице 84-го Ширванского полка. С облегчением узнали, что этот полк должен сменить землянцев. Наконец-то долгожданный отдых!

Этой же ночью снялись с позиций. Самгрилов устало брел в темноте за прапорщиком Радке и подпоручиком Котлинским, перед которыми шли остатки первых трех батальонов, где людей осталось не больше чем в четвертом. В отделении Кузьмы, к примеру, всего трое выживших, не считая его самого: Иван с Андрейкой да еще один старый вояка, Федор Бородин. Хлюпает сейчас рядом по грязи да пыхтит устало. Вдруг выдает вымученно:

– Господи, да когда же крепость ента?

– Потерпи, – бурчит Самгрилов недовольно. Можно подумать, он не устал! – Немного осталось. Отдохнем скоро.

– Скорей бы уж, а то совсем нет мочи, – стонет Федор.

Он был последним в отделении, кроме их неразлучной троицы, оставшийся от самого первого призыва, когда полк набирали в Землянске. Странно, Кузьма до сих пор ничегошеньки не знал об этом солдате. Молчун, каких мало.

– Бородин, а ты откуда будешь? – решил поинтересоваться. За разговором любой путь короче.

– Из Фомина-Негачевки, – с готовностью отозвался солдат.

Самгрилов знал это село. Чай свое, Землянского уезда.

– Женатый?

– Да. Почитай, перед самой войной обвенчался. Александра моя в самом Землянске жила.

– Иди-ка ты! И я из Землянска. А фамилия у нее какая? Может, знаю.

– Ростовцева…

– Нет, не слыхал, – печально причмокнул Кузьма. – Деток-то ишо не успел настругать?

– Дочка в августе родилась. – Голос Федора потеплел. Казалось, он улыбается. – Любаша зовут. Я уж на войне был. Не видал ее пока. Но жена пишет, что на меня похожа как две капли воды.

– Бедная девка! – откуда-то из темноты насмешливо бросил балагур Андрейка. – Угораздило же родиться похожей на мужика.

В глубине строя негромко гоготнули.

– Дурни, – ничуть не обидевшись, ответил Бородин. – Она красавица.

– Откуда тебе знать-то? Сам говоришь, ни разу не видел.

– Знаю. Жена писала.

– А ты, Федя, не брешешь, часом? – встрял Костычев. – Что-то я венчального кольца у тебя на пальце не замечал.

– Жене отдал на память. Ну, и на случай, ежели убьют. Чтоб немчуре не досталось…

Больше до самой крепости никто не проронил ни слова.

Приказ на отход из Восточной Пруссии 20-й армейский корпус генерала Булгакова получил с большим опозданием и начал его лишь вечером десятого февраля, когда части 10-й армии справа и слева откатились далеко назад. Выдержав ряд жестоких арьергардных боев, корпус вскоре миновал Сувалки, войдя в Августовские леса.

Здесь выяснилось, что путь на северо-восток закрыт. Немцы смогли глубоко вклиниться в русский тыл, угрожая загнать в мешок вместе с 20-м корпусом еще и 26-й. Полковник фон Дрейер, начальник штаба 27-й дивизии, предложил прорываться по прежнему маршруту, атаковав деревни Махарце и Серский Ляс. Генерал Булгаков с ним согласился. Выполнение этой задачи возложили на порядком ослабленную 27-ю дивизию, командовать которой на поле боя предстояло полковнику Белолипецкому, командиру 108-го Саратовского полка.

– Ради спасения чести русской армии и 20-го корпуса надо выбить немцев из Махарце, – напутствовал его Булгаков.

Поддержать атаку было некем. Части другой, 29-й пехотной дивизии оказались чересчур измотаны и пребывали в полном расстройстве. Остальных задействовали в авангарде и арьергарде. Однако и в 27-й дивизии не все складывалось гладко. Ее состав на тот момент не дотягивал и до половины штатной численности. Плохая погода, изнурительные ночные марши сделали свое дело, измотав людей до предела. И все же они вступили в бой…

Справа в атаку шли два батальона 108-го Саратовского полка. На левом участке атаковал 106-й Уфимский полк, который его командир Отрыганьев свел в один батальон силой до тысячи человек с добавлением нескольких рот 105-го Оренбургского полка. Задействовали также три батареи 27-й артиллерийской бригады. Еще два батальона саратовцев двигались во втором эшелоне. Кроме того, Белолипецкий использовал немецкую тактику, поместив пулеметы в стрелковую цепь, что раньше никогда и никем не применялось. Противостояли же им три германских полка свежей 42-й пехотной дивизии. Несмотря на это, к десяти часам утра слабые части 27-й дивизии решительным натиском овладели деревнями Серский Ляс и Дальний Ляс, после чего повели наступление на Махарце.

Умело вел солдат в бой полковник Белолипецкий. Отличился и полковник Отрыганьев, который шел сразу за боевой частью, на линии поддержки, открыто, по шоссе, своим примером поддерживая и воодушевляя подчиненных.

– Господин полковник, вы поберегли бы себя! – пытался его предостеречь адъютант, штабс-капитан Цихоцкий, вышагивая рядом. – Здесь уже цепи!

– Если вы боитесь, не идите за мной! – осадил адъютанта Отрыганьев, продолжая идти за солдатами.

В этом бою отважного уфимца смертельно ранило, и он был вынужден сдать командование полковнику Соловьеву.

Махарце атаковали во фронт и во фланг, перейдя наполовину замерзшее озеро Сервы. Увидев цепи русской пехоты, германский полковник, впоследствии попавший в плен, воскликнул:

– Это что, русская гвардия наступает?

Он сильно удивился, узнав, что против него действовали прорывающиеся из окружения усталые армейские полки.