Пенни Винченци - Соблазны бытия

– Не думаю. Нам было бы трудно подыскать жилье на столь короткий срок. Нет, тебе пока нужно остаться здесь. Вот если меня возьмут на постоянную работу, тогда мы всей семьей переберемся в Бирмингем.

В Элспет что-то надломилось. Ей вдруг надоело искать оправдание каждому поступку Кейра. И еще она почувствовала: в этот раз не будет ни слез, ни упреков.

– Нет, Кейр. На такой вариант я не согласна. Раз тебе предлагают работу в Бирмингеге, не отказывайся. Но здесь я не останусь. Я возьму Сесилию и на эти полтора месяца уеду к матери. Мне здесь не с кем общаться.

– Как – не с кем? Тебе мало нашей дочери?

– Кейр, при всей моей громадной любви к Сесилии, мне мало общения с ребенком, еще не научившимся говорить. Я здесь сойду с ума от скуки и одиночества. Мне и сейчас нелегко, а станет еще тяжелее. Ради чего? Пока ты учительствуешь в Бирмингеме, я поживу в Лондоне, у своих. И не надо меня уговаривать. Я так решила.

К ее великому удивлению, Кейр даже не стал возражать.

– Думаю, вам стоит показаться психиатру, – мягко улыбаясь Адели, сказал доктор Фергюсон. – Вы нуждаетесь в профессиональной помощи.

– Доктор, это просто смешно, – ответила Адель. – Абсолютно смешно. Да, у меня легкая депрессия. А у кого не бывает? Но мне незачем показываться психиатру. Ваше предложение я даже считаю оскорбительным. Я, знаете ли, как и моя мать, предпочитаю сама разбираться со своими проблемами. Мое состояние придет в полную норму, когда… когда… Простите. – В ее голосе зазвенели слезы. Адель полезла в сумочку за платком.

Доктор Фергюсон смотрел, как она плачет.

– В душевной болезни нет ничего постыдного. Она ничем не хуже гриппа или аппендицита.

– Согласна. Но у меня нет душевной болезни. Просто некоторая слабость, неспособность справиться с определенными обстоятельствами.

– Вот именно. То же самое происходит, когда у вас грипп. Вашему организму не справиться, и вы помогаете ему отдыхом, лекарствами. Вызываете врача.

– Доктор Фергюсон, я не пойду к психиатру. Мне этого не нужно. И больше не предлагайте. Лучше выпишите снотворное… как в прошлый раз. Очень помогает.

Врач вздохнул и выписал ей рецепт.

Вечером позвонил Джорди и сообщил, что на несколько недель уезжает в Нью-Йорк. Барти планирует выпустить в мягкой обложке его роман «Растущие вниз». По телефону такие дела не решаются. Ему нужно будет лично встретиться с несколькими людьми. А до отъезда он хотел бы как можно больше времени побыть с Клио. Адель ответила, что вполне понимает его желание и ничуть не возражает. Повесив трубку, она потом долго плакала.

Утром пришло письмо, извещающее, что Лукас блестяще сдал выпускные экзамены. Он помчался наверх, желая немедленно поделиться этой радостью с матерью. Адель еще не вставала. Она лежала в постели, бледная и очень усталая. Услышав новость, она раскраснелась от радости, села на постели и поцеловала сына:

– Поздравляю, дорогой. Я так рада. Ну что, теперь в Оксфорд?

– Да.

– Ты это заслужил. В полной мере. Ты ведь так усердно готовился.

– Да, мама. – Лукас улыбнулся ей, затем, помявшись, сказал: – Приятель пригласил меня погостить у них несколько недель. У них дом во Франции. Ты не возражаешь?

– Во Франции? А кто?

– Марк. Его мама собиралась тебе позвонить. Это где-то на юге Франции.

– Как… как здорово! И насколько тебя приглашают?

– Я же сказал: на несколько недель.

– Я не расслышала.

Лукас чувствовал, что матери ненавистна эта затея. Скверно. Но что взамен? Торчать здесь, слушая нескончаемые материнские вздохи и плач? Все его старания хоть как-то вытащить ее из затяжной депрессии не давали результатов. А он старался. Бог свидетель, он старался изо всех сил. Звал мать на ужин, в театр, в другие места. Она отказывалась. Она как будто наслаждалась своими страданиями. А ему очень хотелось поехать с семьей Марка. Туда поедет и сестра Марка – очень сексапильная девчонка. Лукас с ней несколько раз целовался на вечеринках. Она без всяких намеков и иносказаний дала понять, что стремится к развитию их отношений. Лукасу этого тоже хотелось. Он до сих пор оставался девственником и твердо намеревался перед Оксфордом исправить положение.

– Это ведь совсем недалеко, – будто оправдываясь, продолжал Лукас. – Если понадобится, я мигом вернусь.

– Конечно. Но я не стану портить тебе отдых. Я так рада за тебя, дорогой. Обязательно поезжай.

Настроение у Лукаса сразу испортилось. Не хотелось даже думать, в каком состоянии он оставляет мать. И в то же время он испытывал облегчение.

– Мама, это так здорово! Ты даже не представляешь.

Нони решила, что придуманные ею фразы должны подействовать на мать и та не станет возражать.

– Что у тебя? – бесцветным голосом спросила Адель.

Сегодня у нее был один из дней, которые она называла «донными». День полного равнодушия к жизни.

– «Вог» предлагает мне на две недели поехать в Калифорнию. Там планируются съемки одежды для круизов.

– В Калифорнию? Но это…

– Знаю, это очень далеко. Только на две недели. Не успеешь оглянуться. Я просто летаю! Как тебе их предложение?

– Я… я, конечно же, рада за тебя. Такая возможность.

Адель говорила медленно. Казалось, произнесение каждого слова требовало усилий. Нони сразу поняла, что новость огорчила мать. Наверное, ей стоило отказаться.

– Это так здорово. – Голос Адели звучал непривычно высоко. – Тебе просто повезло, Нони. Просто редкая возможность. Обязательно повидайся с Джеком – твоим двоюродным дедом – и Лили. Представляю, как они обрадуются.

Нони улыбнулась и поцеловала мать. Похоже, она не слишком огорчена. И новость не повергла ее в отчаяние. Тогда можно показать ей еще кое-что.

– Мама, посмотри. Это пробный цветной снимок моей первой обложки для «Вога». Правда, красиво? Я до сих пор не могу успокоиться.

Адель взяла снимок. И правда красиво. Нони сфотографировали под открытом небом сидящей за столом, над которым был раскрыт большой зонт. Зонт и косынка на голове Нони были одинакового небесно-голубого цвета. На бледном лице дочери блестели огромные черные глаза. Она обещающе улыбалась своими полными губами, а из-под косынки выбивался черный локон.

– Кто тебя снимал?

– Джон Френч. Я просто обожаю его. Он такой… такой элегантный.

Адель испытала материнскую гордость за Нони. И сейчас же ее захлестнуло иным, менее привлекательным чувством – завистью. Жгучей завистью.

А ведь она тоже могла бы сделать такой снимок, если бы только ей дали шанс. Но ее уже давно не приглашали на съемки. Несправедливо. Чудовищно несправедливо.

– Что? Вложила деньги? Куда?

Чарли прищурился, отчего стал похож на скупердяя. Такое выражение на его лице Барти видела не впервые, и каждый раз ей становилось противно.